— Гм, — Ришелье откинулся к дощатой, щелястой стене. «Никогда не знал, что тут есть эта комната, — подумал Хосе. «Впрочем, дворец при Екатерине Медичи строили, а та, по слухам, — обожала всякие тайные закоулки».
— Месье Мендес, — задумчиво сказал отец Жозеф, — я слышал, вы в Падуе учились. То есть тоже — жили в Италии. Как и многие любимцы ее Величества, — усмехнулся он. «Неужели у нас нет хороших французских врачей? — он взглянул на Ришелье. «Почему мы должны доверять здоровье королевы очередному иноземцу?»
Хосе пожал плечами, и, поднимаясь, ответил: «Меня порекомендовал ее Величеству месье Монтальто. Почему он решил не оставлять вместо себя французского врача — спросите у него, когда он вернется из Амстердама».
Отец Жозеф сбил невидимую пылинку со своего облачения и зло сказал: «Рука руку моет, месье Мендес, вот почему. И так вы уже все собой заполонили, что в Италии, что в Нижних Землях, продохнуть невозможно. Еще не хватало, чтобы в Париже поселились, ну да мы позаботимся о том, чтобы вас тут не было, издадим эдикт на этот счет, — он повернулся к Ришелье.
Тот молчал, глядя в темные глаза Хосе. «Бесполезно, — подумал епископ, — я таких людей знаю. Человек чести, хотя странно, конечно, так говорить о еврее. Ничего он ей давать не будет, да еще и сочтет своим долгом доложить об этом разговоре. Нельзя рисковать, она согласилась на то, чтобы созвать Генеральные Штаты. Вот соберутся они, а там посмотрим».
Епископ сомкнул кончики длинных, красивых пальцев и почти нежно сказал: «Спасибо, месье Мендес. Мы рады, что ее величество хорошо себя чувствует, а все остальное, — он усмехнулся, — это внутренние дела Франции, которые вам, подданному штатгальтера, — неинтересны. Всего хорошего, — он указал Хосе на дверь.
Тот, не поклонившись, вышел, и отец Жозеф пробормотал: «Арман…»
Ришелье вздохнул и заметил: «Мне еще тридцати не было, дорогой мой, я — самый молодой епископ Франции, депутат Генеральных Штатов, — я не хочу лежать на плахе».
— Но Людовику в сентябре исполняется тринадцать! — прошипел монах. «Он уже может править, он совершеннолетний, а эта итальянская сучка, — он сочно выругался, — будет тут трясти своими юбками, пока не сдохнет!»
— Людовик заикается, и у него зубы растут в два ряда, — заметил епископ. «Правда, этот юноша, месье Эли, помощник месье Жозефа, — он кивнул на дверь, — постепенно приводит его рот в порядок. Между прочим, — он взглянул на монаха, — ты бы тоже к нему сходил, вместо того, чтобы лечить свои гнилушки святой водой. У него отличные руки, — Ришелье улыбнулся, обнажив крепкие, белые зубы.
— Он тоже еврей, — отец Жозеф выпятил губу. «Его святейшество…»
— Его святейшество и сам, — Ришелье поднял бровь, — как я слышал, заботится о своем здоровье. А король из Людовика пока никакой, надо ждать, дорогой Жозеф и не восстанавливать против себя ее Величество. Ты куда? — он остановил монаха. «У нас тут еще одна встреча, сиди, сиди, работа, — епископ усмехнулся, — только начинается».
Хосе остановился у скромной, невидной двери в дальнем, заброшенном коридоре дворца, и, коротко постучав костяшками пальцев, сказал: «Это я». Он услышал звук ключа, поворачивающегося в замке, и, взглянув в голубые, обрамленные морщинами глаза, заметил: «Тоже — всю ночь не спал».
— Де Шамплен прислал из Сен-Мало уставы новых торговых компаний, которые будут работать в Акадии, — Волк кивнул на бумаги, что были аккуратно разложены на дубовом столе, — разбирался с ними. Что ее Величество?»
— Да все хорошо, — Хосе отмахнулся, и, опустившись в обитое бархатом кресло, сказал: «Я сейчас имел удовольствие, — он жестко усмехнулся, — говорить с епископом люсонским. Ты отложи перо, — он потер лицо, — послушай».
Волк слушал, сцепив длинные пальцы, а потом сказал: «Ну что ж, это ты очень вовремя на них наткнулся, спасибо. Я, конечно, знал, что отец Жозеф мерзавец, но — мужчина скривился, — не предполагал, что они готовы пойти на крайние меры. Ну, ничего, — он взглянул на изящные, бронзовые часы, что стояли на мраморной каминной доске, — я тут жду кое-кого, мы все это обсудим. Так что, — он рассмеялся, — придется тебе провожать мадам Изабеллу домой, она там, — Волк махнул рукой в сторону двора, — в саду гуляет, по утреннему холодку».
— Провожу, конечно, — Хосе глубоко, неудержимо зевнул, — тем более она и так — у нас живет, — мужчины рассмеялись, и Волк поинтересовался: «А Теодор? Не с вами? Он же третьего дня приехал».
— Сразу туда, на стройку отправился, — махнул рукой Хосе. «Сказал, что если он в Мон-Сен-Мартене зиму пережил, то весной в Париже можно и в палатке устроиться. Там же чуть ли не тысяча человек сейчас, весь участок ими кишит. Скоро фундамент класть будут. А у тебя тут уютно, — он оглядел комнату, — казалось бы, такой закоулок, а мебель — не стыдно и в парадные покои поставить. И потом не пахнет, — он вдохнул аромат кедра.