— Овцу? — непонимающе спросил Элияху, вытирая руки.
— Животное, — сочно сказал Фабриций, берясь за тончайший стальной нож. «С копытами, и шерстью. Оно блеет. Сторожам скажешь, что я разрешил. И быстро, за тобой же на закате родня заезжает, теперь только в сентябре увидимся».
— Конечно, — закивал юноша, и, сняв передник, — выбежал из театра.
— Бери эмбрион, — скомандовал Фабриций, зажав в зубах серебряную трубочку, — с детьми — всегда сложнее.
Гарвей уложил выпотрошенный трупик удобнее, и, не отрывая глаз от рук учителя, вдруг подумал: «Я все ему докажу. Докажу, что кровь в теле постоянно циркулирует по сосудам. И пусть потом смеются. Я знаю, что я прав».
Элияху сидел у мраморного пьедестала статуи кондотьера Гаттамелатты. В базилике Иль Санто били к вечерне, над площадью разливались лучи заходящего солнца. Он подпер подбородок кулаком, и, глядя на заполненную студентами площадь, вдруг подумал:
«Хорошо, что Фабриций разрешил рассказать дяде Иосифу об этом опыте с овцой. Значит, Гален был неправ, и Аристотель тоже».
Юноша порылся в своей старой, потрепанной кожаной суме, и, достав пачку конвертов, перетянутых бечевкой, развернул письмо.
Она заговорила с ним — маленькая, прямая, с гордо откинутой назад головой.
— Здравствуй, Элияху Горовиц, — читал он ровные, изящные строки, — занятия у меня идут хорошо, тетя Мирьям меня хвалит, говорит, что у меня руки ловкие и аккуратные, ну, да ты и сам это знаешь. Авраам уже бойко читает, и дядя Иосиф его учит писать. Эстер уже стала разговаривать, ее пока не остановить — все время лепечет. Дедушка и бабушка Кардозо вздыхают, что ты, наверное, там похудел, обедая у чужих людей, и собираются тебя все лето откармливать. А я, — он вдруг увидел, как девочка улыбается, — собираюсь с тобой покататься на лодке, хотя бы один раз. Отдельно пишу список того, что нам надо привезти из Италии, так что по книжным лавкам тебе тоже придется побегать.
Элияху усмехнулся, и взглянул на стопку томиков рядом с ним. «Четыре года, — подумал он.
«Ну, совсем немного осталось».
Он услышал скрип колес и поднял голову. «Илья Никитич, — огромный, рыжеволосый мужчина спешился, и, улыбнувшись, сказал: «Ну, вот и мы. Багажа у тебя, я смотрю, совсем нет».
Элияху пожал ему руку, и, вскинув на плечо суму, рассмеялся: «Я ведь еду домой, Федор Петрович. Спят они уже? — юноша кивнул на карету.
Джованни высунул кудрявую голову из окна и шепотом сказал: «Мама Лиза спит. А зубы я чищу, утром и вечером».
— Ты вообще, — Элияху устроился на бархатной скамье, и взял его на колени, — у нас молодец, Джованни. Расскажешь мне, что вы с отцом строили?
Мальчик кивнул, и Федор, сев в седло, велел: «Трогаем!». Карета покатилась на запад, туда, где над крышами Падуи висела низкая, огненная полоса заката.
Лиза прошла мимо палаццо Спини, и, полюбовавшись изящной, гранитной колонной, что украшала улицу, остановилась напротив постоялого двора.
Темно-синий шелк платья шуршал по булыжникам улицы, было жарко, с полей, из-за реки Арно, тянуло сладким, нежным ароматом цветов. «Вот тут мама и родилась», — вдруг подумала женщина. «Только виллы, где она умерла, больше нет, перестроили. И того дома, о котором мне дядя Джованни рассказывал, где родители мои встречались — тоже. А правит здесь мой кузен, — он почувствовала, что улыбается, — великий герцог Козимо Медичи».
Ставни постоялого двора была раскрыты, и Лиза, найдя глазами угловую комнату, вдруг вспомнила запах фиалок, и, на мгновение закрыла глаза.
— Да, в начале лета я сюда мальчиков привезла, — он все стояла, и, наконец, поправив, берет, встряхнув локонами, — пошла к реке. «Потом с Элияху в Падую поехала, а он остался здесь.
Я еще тогда сказала — не знаю, вернусь ли, месье Оноре. А потом взяла комнату на этом же постоялом дворе, и постучала в его дверь».
Лиза облокотилась на каменные перила и посмотрела в сторону Понте Веккьо. «А я как раз на том мосту стою, где дядя Джованни с матушкой встречался, — поняла она. «Постучалась, да. Господи, какие у него глаза были — смотрел на меня, и не верил. И все равно, — она поиграла браслетом на изящной, белой, прикрытой кружевами руке, — все было хорошо, но не так, не так, как надо».
Она взглянула на башню Палаццо Веккьо, что возвышалась над черепичными крышами города. «Федя там сейчас, на площади, рисует с мальчиками. Как хорошо, что я его простила, — Лиза почувствовала, что чуть краснеет. «Я ведь скучала, так скучала по нему. И то — Янушку он осенью привез, и всю зиму жили, как чужие люди. Ну и все, и хватит, — она, было, подхватила подол платья, но услышала сзади веселый голос: «Мадам Изабелла, я все купил, что вы просили, и нам со Стефаном — тоже».