-Что ты очень скромная и благочестивая девушка из хорошей семьи, - он развязал кружевные ленты на вороте ее рубашки и зажмурился. Белая кожа играла золотом, как, будто вся она, светилась изнутри.
-Я такая и есть, доктор Кардозо, - подтвердила Авиталь, опускаясь на спину, увлекая его за собой. Потом Шмуэль заснул, положив ей голову на плечо. Женщина лежала, обнимая мужа, вспоминая раннее утро в Иерусалиме. Она вышла, дрожа от холода, из миквы. Мать, вытирая ее, улыбнулась: «Ты счастлива будешь, милая. Только вот..., - она не закончила. Серые глаза, будто подернулись пеленой, и мать заговорила о чем-то другом.
-Все будет хорошо, - твердо сказала себе Авиталь, слыша, как ровно, размеренно бьется сердце мужа. Она заснула и видела хупу, под звездами Иерусалима. Авиталь вспоминала, как отец, в праздничной капоте, в собольей шапке, танцевал перед ней, держа в руке связанные платки. Она слышала пение, и крики «Мазл тов!». Под ногой Шмуэля захрустел бокал. Авиталь, почувствовав прикосновение его крепкой, надежной руки, облегченно выдохнула. Она повернулась на бок и повторила: «Все будет хорошо».
Брюссель
Дождь хлестал по булыжникам Гран-Плас. Потоки воды бежали в канавах, над городом нависло, серое, промозглое небо. Молодой человек в скромном, промокшем насквозь рединготе, миновал пустынную площадь. Не доходя до здания Оперы, он свернул направо. У подъезда висела гравированная табличка: «Поль Мервель, доктор права, член Коллегии Адвокатов Брюсселя». Юноша свернул суконный, потрепанный зонтик, и погладил короткую, каштановую бородку: «Господи, только бы мадам Жанны здесь не было. И дети, детям надо сказать…, И мадемуазель Полине. Нет, пусть месье Поль это сделает, я не могу».
-Воскресенье, - вспомнил юноша, услышав гул колокола, что плыл над городом. «Хоть клерков не встречу. А может, - он все переминался с ноги на ногу, - может, они все у мадам Жанны…, тогда придется к ней идти».
Он постучал молотком в дверь и услышал смешливый голос: «Иду, иду. Дождь вас не остановил, месье Этьенн».
Поль Мервель, в домашней, бархатной куртке, с чашкой кофе в руках, открыл дверь. Он постоял на пороге: «Прости. Ко мне Этьенн должен был приехать, из Льежа, тамошний глава рабочей ассоциации. Заходи, пожалуйста, - он отступил. Юноша, оказавшись в скромно обставленной передней, прислонился к стене.
-Я на перекладных добирался, - отчего-то сказал он, избегая настойчивого взгляда каре-зеленых, обрамленных тонкими морщинами глаз.
-Весь Париж шпиками кишит, на Северном Вокзале наряды полиции. Король бежал в Англию. Временное правительство пока возглавляет Ламартен. Ходят слухи, что он вызовет генерала Кавеньяка из Алжира, даст ему пост военного министра…, - голос юноши угас. Поль, поставив чашку с кофе на камин, встряхнул его за плечи: «Фридрих! Что с Волком? Где он?»
Энгельс вытер лицо рукавом редингота:
-Парижане его освободили из тюрьмы, месье Мервель. Он сразу пошел на баррикады, стал диктатором восстания, а потом…, потом, - юноша помолчал и горько покачал головой: «Шальная пуля, дурацкая, месье Мервель. Он так и умер, со знаменем в руках. На Пер-Лашез чуть ли не двадцать тысяч человек пришло, его похоронили в семейном склепе…, - Энгельс замолчал и Поль подумал: «Мальчики. Три года они отца не видели. С тех пор, как Луи-Филипп его к пожизненному заключению приговорил».
Он почему-то вспомнил, как восемнадцать лет назад Мишель с матерью вернулись из Парижа. Поль остался в Брюсселе, присматривать за четырехлетней Полиной. Мишель, в фуражке с трехцветной кокардой, поднял на руки сестру: «Хоть мы своего и не добились, во Франции пока нет республики, но будет, вот увидишь! И здесь, дядя Поль, - подросток улыбнулся, - в Брюсселе, мы еще покажем, что такое революция».
-А потом, в сентябре, мы с ним вместе на баррикадах были, - подумал Поль. «Здесь, рядом с Оперой. Жанна Полину в деревню отвезла и организовала женские отряды. Она и там, во Франции, воевала на улицах. Бедные мальчишки…, Мать родами умерла, отец то в тюрьме был, то в подполье. Но мы с Жанной их вырастим. Полина тоже скоро из дома уйдет».
-Ты вот что, - Поль усадил Энгельса в кресло у камина, - я сейчас свежего кофе заварю. Налью тебе водки. Она у меня хорошая, из Мон-Сен-Мартена привезли. Успокоишься, а потом пойдем, - он махнул рукой, - домой. Мадам Жанна с русскими товарищами, второй день. И Карл там, они работают над переводом «Манифеста».
Поль открыл дверь в маленькую кухоньку. На стенах были развешаны плакаты: «Товарищи! Требуйте справедливой оплаты труда, создавайте профессиональные союзы!». Ожидая, пока закипит кофейник, он вздохнул: «Восемь лет близнецам. Ничего, поднимем их на ноги. Хотя, они, наверное, дорогой отца пойдут, как и Полина».
Волк женился в перерыве между нидерландской и французской тюрьмами. Он ездил к амьенским ткачам, организовывать забастовку, и привез оттуда в Брюссель товарища Сесиль, скромную, тихую девушку, сироту, что с девяти лет работала прядильщицей. Они сходили в мэрию, и Волк отправился в Лилль, к металлургам. Он увидел близнецов, только когда мальчикам был год, сбежав из тюрьмы.
-А Сесиль умерла, бедняжка, - Поль достал из соснового шкапа бутылку зеленого стекла. «Даже в себя не пришла. Родильная горячка. Шмуэль написал мне об этом враче, в Вене, что настаивает на чистоте в госпиталях. Хотя Сесиль дома рожала, и все равно…Анри, кстати, - хмыкнул он, вспомнив младшего из близнецов, - врачом хочет быть. Врачи тоже нужны революции».
-А что за русские? - Энгельс, опрокинув стопку водки, закашлялся: «Месье Тургенев из Женевы приехал?»
-Хорошая, я же говорил тебе, - Поль поставил на столик между ними шкатулку для сигар. Чиркнув спичкой, адвокат кивнул: «Тургенев и еще один эмигрант недавний, месье Герцен. Герцен в России революционный кружок организовал, его в ссылку отправили. Они газету хотят издавать, социалистическую. Из Южной Америки сообщили, Гарибальди возвращается в Италию».
Энгельс тоже закурил:
-Теперь там все запылает, месье Поль. Нам, кстати, нужен курьер. Английский перевод «Манифеста» готов, надо его в Лондон переправить. А вы, - он внимательно посмотрел на Поля, - не собираетесь в Италию, с мадам Жанной?
Поль потушил сигару и допил кофе.
-У нас внуки сиротами остались, дорогой мой, - горько ответил он, - нам их воспитывать надо. Гарибальди чуть за сорок, а мне скоро полвека. Я свое на баррикадах отстоял. Теперь стою в суде, - он усмехнулся, - борюсь за права рабочих, используя не пули, а кодексы законов. Но курьера мы найдем, не беспокойся.
Энгельс посмотрел на его большие руки: «Он, действительно, плоть от плоти рабочего класса. Мы с Карлом буржуа. Мадам де Лу дочь герцога, а месье Поль кузнецом был. Хотя Полина тоже в Амьене ткачихой работала, больше года, когда школу для трудящихся создавала».
Поль подошел к своей конторке и быстро написал что-то: «Этьенну конверт оставлю. Вдруг он все-таки появится сегодня. Пошли, - велел он, - нечего тянуть».
Поль запер дверь конторы: «Жанне тяжело, будет. Сына потерять…, Да и мне он сыном был. Ничего, я с ней. Я обещал, почти тридцать лет назад, что я всегда останусь с ней рядом, пока жив. Справимся, - он опустил в карман редингота связку ключей и оставил конверт для Этьенна на видном месте. Спустившись по каменным, мокрым ступеням, подождав Энгельса, Поль положил ему руку на плечо.
-Ничего, Фридрих, - тихо сказал Поль, - ничего, милый мой. Я помню, как на моих глазах товарищей убивали. Здесь, - он кивнул на улицу, - это и было.
Стемнело, сквозь дождь виднелись редкие огоньки газовых фонарей. Они, молча, шли рядом. Только оказавшись рядом с квартирой Джоанны, Поль, повернулся к Энгельсу: «Расскажи им, как это случилось. Мадам Жанне, Полине, мальчишкам…Им это важно, поверь мне».
Энгельс только кивнул. Они, постучав, стали ждать, пока им откроют, стоя в сыром, наполненном моросью, мартовском вечере.
-Полина побудет с мальчиками, - Джоанна вздохнула. Она была в мужском наряде, хорошо скроенных черных брюках и шелковой рубашке. Закинув ногу на ногу, женщина потянулась за портсигаром. Она чиркнула спичкой и внимательно посмотрела на Энгельса.