-Иди, Фридрих, - ласково сказала она, - ты устал. С Мэри твоей все в порядке. Побудь с ней, она соскучилась. Карл тебя проводит. Тем более, вам в Кельн скоро уезжать, готовить собрание Союза Коммунистов.
Мервель разлил вино: «Жанна, конечно, будто из стали выкована». Он вспомнил, как двадцать лет назад стоял на борту шведской яхты, удерживая мальчишек и Бенедикта. Они рвались спустить вторую шлюпку.
-Там наши матери, Поль! - зло сказал Мишель. «Как ты можешь!»
На горизонте виднелось облако дыма, они слышали грохот корабельных пушек. Поль, наконец, встряхнул мальчика за плечи: «Кто-то должен выжить, Мишель. Вы должны выжить».
Потом они увидели возвращающуюся шлюпку, на борту было четверо. Белокурые, растрепанные волосы Джоанны развевались по ветру. Женщина закричала: «Мы здесь!»
-Они мадам Кроу и месье Кроу спасли, выловили из воды, - Поль выпил вина. «А месье Майкл погиб, тело его они тоже привезли, под ядрами. В них стреляли все время, пока они на границе нейтральных вод были».
На нежной, тонкой руке блестел синий алмаз. Они были обеспечены. Джоанна получала отличную, пожизненную пенсию. После смерти Боливара к ней приехал курьер из Венесуэлы. Вернувшись со встречи с ним, Джоанна передала Полю шкатулку.
-Положи в банк, - попросила она. Поль открыл крышку и зажмурился - тускло блестели золотые слитки, мерцали изумруды. Он, помолчал: «Это от него?»
-Подарок, - кивнула Джоанна.
Она не сказала Полю о письме, что передал ей курьер, в нем было всего несколько строк. «Опять идет дождь, сеньора Хуана. Я слышу стук капель по черепичной крыше, слышу шелест деревьев под влажным ветром. Тучи собрались над моим домом, но где-то вдалеке, я уверен, есть голубое, как ваши глаза, небо. Если бы я только мог увидеть его, сеньора Хуана, хотя бы на мгновение. Ваш генерал».
Джоанна сожгла бумагу, как жгла она письма Байрона и записочки, которыми они обменивались с Пестелем в Санкт-Петербурге. Когда они с Полем вернулись в Брюссель, с новорожденной Полиной на руках, под дверь квартиры был подсунут конверт. Джоанна вздохнула: «Он все-таки смог передать весточку из крепости». Джоанна до сих пор не отдала дочери письмо Пестеля, хотя Полине было уже двадцать два. «Ни к чему, - думала она, - он отходит от своих взглядов, призывает к либерализму..., Сейчас такое не нужно. Сейчас нужна борьба до победы».
Квартиру на набережной Августинок давно оформили на Жана де Монтреваля. Кузен Джоанны был истовым католиком, монархистом. Однако она сказала Полю, пожимая острыми плечами: «Это наше семейное достояние. Я не позволю королю Луи-Филиппу его конфисковать. Когда во Франции установится республиканское правление, Жан ее нам отдаст».
Они лежали в постели. Поль, обнимая Джоанну, смешливо спросил: «А если не отдаст?»
Джоанна закатила глаза: «У Жана на рю Мобийон квартира, особняк в Ренне, и земель столько, сколько у моего отца не было. Его Элиза станет богатой наследницей».
-Как ты, - Поль поцеловал белокурые волосы на виске. Джоанна отмахнулась: «У нас майорат. Все Маленький Джон получил. Впрочем, он уже не маленький, скоро пятьдесят. Нам с Вероникой немного досталось, поверь мне».
-Немного, - пробурчал Поль, вспомнив отчеты из банка. Однако они жили скромно, на то, что сами зарабатывали. Полина закончила, училище для детей из рабочих семей, что основала Джоанна. В семнадцать лет девушка уехала в Амьен, к станку. Она работала ткачихой и преподавала в вечерних классах для трудящихся. Близнецы ходили в государственную школу. Поль и Джоанна делали взносы в кассы взаимопомощи, в фонд Союза Коммунистов, помогали итальянским и русским эмигрантам. Джоанна преподавала, переводила, печаталась в либеральных газетах. Поль защищал рабочих на судебных процессах.
Джоанна стряхнула пепел:
-Мы к вам приедем, в Кельн, летом. Как только станет понятно, что происходит во Франции. Мадам Санд мне пишет, - она нашла на столе конверт:
-Выборы, если они не дают торжествовать социальной правде, если они выражают интересы только одной касты, предавшей доверчивое прямодушие народа, эти выборы, которые должны были быть спасением республики, станут её гибелью, в этом нет сомнений. Тогда для народа, строившего баррикады, останется один путь спасения: во второй раз продемонстрировать свою волю и отложить решения псевдонародного правительства, - Джоанна помолчала и затянулась папиросой: «Парижу не миновать баррикад, во второй раз. Переходное правительство будет свергнуто. Я бы сейчас отвезла мальчишек на могилу Мишеля, но не хочу рисковать. Они еще дети. На собрание Союза Коммунистов в Кельне мы их возьмем, конечно».
Тургенев и Герцен сидели на диване в углу, склонившись над черновиком перевода «Манифеста». Маркс, погладив темную бороду, хмуро сказал: «В Кельн мы поедем, мадам Жанна, но с Лондоном надо что-то решать. Товарищи ждут текст, а обычной почтой его отправлять опасно».
-Полина его отвезет, - улыбнулась Джоанна.
-Она из Ливерпуля отплывает, весной, в Америку. Будет в Оберлин-колледже учиться, в Огайо. Никто ничего не заподозрит, Карл, - успокоила его Джоанна, - Полина очень аккуратна. Девочка едет навестить своих лондонских родственников, сядет на корабль в Амстердаме, в Дувре ее обыскивать не будут. Я ее с шестнадцати лет с такими поручениями посылаю.
-Спасибо, мадам Жанна, - искренне ответил Маркс. Когда они с Энгельсом ушли, Поль закрыл дверь. Адвокат присел напротив Герцена с Тургеневым: «Месье Александр, не слышали вы ничего о тех людях? Воронцовых-Вельяминовых?»
Герцен развел руками и отряхнул от пепла свой простой сюртук: «Вы, наверное, никогда в России не были, месье Поль...»
Тонкие губы Тургенева улыбнулись. Он, почесав седой висок, закусил зубами янтарный мундштук: «Месье Поль и мадам Жанна в Россию ездили, Александр Иванович, когда ты еще подростком был. Они хорошо себе представляют, с каким тираном мы имеем дело. Скорее всего, - Тургенев взглянул на Джоанну, - оба ребенка умерли, в воспитательных домах. А что Петр Федорович и жена его скончались, это вы знаете».
-Знаем, - вздохнула Джоанна, - еще с той поры. А более ничего.
Она посмотрела на часы, что стояли на каминной доске: «Мы с месье Полем пойдем к внукам. Полина вас проводит, господа».
Идя по коридору, Джоанна внезапно остановилась. Поль, прижал ее к себе: «Ничего, любовь моя, ничего. Я с тобой. Посидим с мальчиками, поговорим с ними...».
У нее в руке была брошюра. Джоанна кивнула: «Да. Я им «Манифест» почитаю. В такой день, для них важно помнить, за что погиб отец. Пойдем, - она взяла его за руку, - спасибо тебе, милый мой».
-Вы моя семья, и так будет всегда, - просто ответил Поль. Он поцеловал теплые, белокурые волосы над ее лбом, большие, голубые, в едва заметных морщинках, глаза.
Они довели Тургенева до его комнат. Потом Герцен, нерешительно, предложил: «Мадемуазель Полина, дождь закончился. Может быть, погуляем немного? И поверьте, мне очень жаль...».
На улице было тихо, небо очистилось, в лужах было видно отражение звезд. Она вздохнула, и закуталась плотнее в суконную накидку. Полина была в хорошо скроенном, темном платье, в крепких ботинках на шнуровке. Герцен заметил пятна чернил на ее тонких пальцах.
-Она на мать похожа, конечно, - подумал мужчина. Белокурые, коротко, по плечи, постриженные, волосы, чуть завивались на концах. Глаза глубокой, темной синевы, смотрели прямо и твердо.
-Спасибо, месье Герцен, - тихо сказала Полина.
Мишель ушел из дома в шестнадцать лет, после бельгийской революции. Он уехал в Мон-Сен-Мартен, и нанялся в шахты, поднимать сознательность пролетариата. Полине тогда было пять. Старший брат для нее оставался тем, кто приезжал иногда, чаще тайно. Он рассказывал о собраниях рабочих и забастовках, и пел песни Беранже. Он был Волком, неуловимым, прячущимся от полиции, тем, о ком говорили шепотом. Полина знала, что у них с братом разные отцы. Мать в детстве объяснила ей, что она когда-то очень любила человека, что боролся и погиб за свободу России. «Декабрист, - зачарованно повторила девочка. «Как дядя Пьер, которого в Сибирь сослали, и он там умер. А как мой папа умер?»