-Его повесили, милая, - вздохнула мать. «А дядя Пьер…, Мы не знаем, что с ним случилось. Только то, что он, и его жена, не выжили. И даже их детей, - голос матери зазвенел, - их детей это чудовище, император Николай, не пощадил».
Они шли по узкой улице. Полина, отчего-то, сказала:
-У моего брата..., у Волка..., была очень хорошая жена. Сесиль. Я ее учила читать и писать. Она была очень добрая. Жалко, что она умерла. Мне тогда пятнадцать лет было, - девушка остановилась. Герцен, внезапно взял ее за руку: «Мадемуазель Полина...»
-Товарищ Полина, - поправила его девушка. «Я не люблю буржуазных условностей, месье Александр. Все эти обращения, - Полина поморщилась, - какая разница, замужем женщина, или нет?»
-Никакой, - торопливо согласился Герцен, поглаживая ее запястье. Полина вспомнила веселый голос матери: «Фурье предлагал мне стать его сожительницей, но я, моя дорогая, - мать затянулась папиросой, - не испытывала к нему влечения. А потом, тем же днем, пошла на Пер-Лашез, и встретила отца Мишеля, моего, - Джоанна нежно улыбнулась, - генерала Лобо».
-А к нему испытала? - лукаво спросила Полина, сидя с карандашом в руке над черновиком статьи, тоже куря.
-И еще, какое влечение, - мать усмехнулась. «Но нигде, кроме церкви нам было не пожениться. Мишеля тогда вся полиция Парижа искала. Его бы из мэрии прямо в тюрьму отвезли».
-А почему ты за Поля замуж не выходишь? - поинтересовалась дочь. «Вы скоро как тридцать лет вместе».
Джоанна поднялась и прошлась по гостиной. Она до сих пор, на шестом десятке, каждый день вставала на рассвете, обливалась холодной водой, делала с близнецами и Полиной гимнастические упражнения. Джоанна научила их верховой езде, стрельбе, они умели обрабатывать землю. Полина с шести лет занималась у швеи. Мать настаивала на трудовом воспитании. Близнецы по вечерам ходили в кузницу, подмастерьями, к старому приятелю Поля.
-Хотела бы я так выглядеть в ее годы, - Полина посмотрела на стройную, узкую спину матери, на ее тонкую талию.
-Будешь, - будто услышав ее, обернулась Джоанна.
-Ты у меня красавица, - ласково сказала она, обняв сидевшую на диване Полину. «Мы с Полем не женимся, потому что мы всегда были рядом, и всегда будем. Зачем нам такая условность, как брак? Мы, когда из России бежали, я уже тебя носила. Мы с Полем пешком границу переходили. Я знала, случись что, Поль о вас будет заботиться, как о собственных детях. Впрочем, вы все, - Джоанна поцеловала дочь, - его дети».
Герцен все держал ее руку. У него были темные, настойчивые, пристальные глаза. «Я бы мог помочь вам, - тихо сказал он, - в вашем горе..., Утешить...»
-Под предлогом того, что мой брат погиб за свободу Франции, вы собираетесь уложить меня в постель? - поинтересовалась Полина. Герцен покраснел, но потом, тряхнул головой: «Конечно, если вам этого хочется, я не могу навязывать себя...»
-Правильно, - согласилась Полина. «Мне не хочется, месье Александр. Вы женаты, у вас дети...»
-Вот это точно, - протянул он, так и не отпуская ее ладони, - буржуазная условность, товарищ Полина.
Синие глаза яростно заблестели. «Мы строим новое общество не для того, чтобы и в нем, месье Герцен, следовать отвратительному лицемерию старого строя! - Полина вырвала свою руку. «Я не знакома с вашей женой, но что я буду за человек, если причиню боль своему товарищу, за ее спиной!»
-Она не узнает, - удивился Герцен. «Вы сами мне говорили, что ваш отец вовсе не месье Мервель, а любовник вашей матери».
-Товарищ моей матери, - поправила его Полина. «У моей мамы и месье Мервеля другие отношения, месье Герцен. Вы еще, видимо, слишком необразованны, чтобы их понять. Месье Поль знает, что я ему не дочь по крови, но это ничего не меняет. Он меня растил, как отец, меня и Волка, и я всегда буду его уважать. Простите, - Полина повернулась, - уже поздно, а у меня завтра в семь утра урок с кружевницами».
Она шла, гневно постукивая по булыжникам каблучками: «Какая пошлость! Если бы мы вместе пришли к его жене, если бы она была согласна..., тогда другое дело, конечно. Фридрих и Мэри тоже так живут, открыто, как мама и Поль. Но обманывать человека...»
Она была девственницей. Мать давно ей все рассказала, еще, когда Полина уезжала в Амьен устраиваться на ткацкую фабрику. В рабочих трущобах, девушки заводили себе приятелей с четырнадцати лет, но Полине никто не нравился. Мать, как-то раз, спокойно посмотрев на нее, попросила: «Послушай».
Полина, открыв рот, молчала. Потом, девушка робко проговорила: «А если бы он тебе понравился? Юноша, которого ты...»
-Убила, - тонкие губы улыбались. «Если бы он мне понравился, я бы согласилась, разумеется. Однако мне не может понравиться человек, который принуждает женщину к сожительству, - голубые глаза Джоанны вдруг погрустнели. «Хотя разные вещи в жизни бывают».
-Когда мне кто-то придется по душе, - твердо сказала себе Полина, идя к дому, - тогда все и случится. Но не раньше. Иначе будет бесчестно.
В детской было тихо, газовый фонарь освещал портреты на стене. Там были Робеспьер и Марат, Байрон, генерал Боливар и Гарибальди, рисунок виселицы с пятью трупами на ней, набросок мужчины в куртке пеона, что стоял, улыбаясь, прислонившись к скале.
Макс лежал, глядя на них: «Дедушка Поль пообещал, что подарит нам портрет папы. У него есть знакомые художники». Сначала они с братом плакали, хоть они и плохо помнили отца. Волк получил пожизненный срок, когда близнецам было пять лет, но бабушка и дедушка Поль рассказывали мальчикам о нем. Потом бабушка, посадив их на диван, устроившись с Полем по обе стороны от них, велела: «Слушайте. Ваш отец был бы рад узнать, что в такой день вы читаете «Манифест».
Макс повторил про себя: «Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир». Мальчик прошептал: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
-Анри! - позвал он. Брат был младше Макса на полчаса, и он всегда им верховодил. Анри хотел стать врачом. Он переписывался с их дядей Шмуэлем, что жил в Амстердаме, и его сыном, Давидом. Прошлым летом они ездили туда, всей семьей. Анри все время пропадал в госпитале.
-Что тебе? - мальчик поднял белокурую голову. Они были похожи, как две капли воды, даже почерка у них были одинаковые. Отец их путал, а вот Полина и бабушка с дедушкой, никогда. Лазоревые глаза Максимилиана блестели в темноте.
-Я хочу дать клятву, Анри, - тихо сказал мальчик. «В память о папе. Иди сюда».
Анри перебрался на кровать брат. Макс велел: «Руку протяни». Он взял свой перочинный ножик. Дедушка Поль подарил им одинаковые, в прошлом году, на день рождения. Их крестили, как и Полину. Бабушка только усмехалась: «Я даже венчалась, милые мои. Ничего страшного в этом нет. Бороться с религией надо не так, а через образование».
Анри с шумом вдохнул воздух, но сдержался, и не заплакал.
-Молодец, - похвалил его старший брат и спокойно надрезал свой палец. Они сплели ладони, чувствуя тепло крови, друг друга.
-Повторяй за мной, - велел Максимилиан и начал: «Клянусь всегда стоять на страже интересов пролетариата, клянусь преследовать и уничтожать его противников, клянусь отдать все, до последней капли крови, ради дела строительства нового мира. Клянусь! - в один голос повторили близнецы. Анри, вытерев свободной рукой слезы, признался: «Теперь мне легче. Я стихи про себя повторял, чтобы не плакать, месье Гейне».
-Да, - Макс улыбнулся, - я слышал, как ты шептал. Но «Манифест» лучше.
Анри вздохнул. Он любил поэзию, его и назвали, в честь Генриха Гейне, что был другом семьи. Макс всегда смеялся над ним и говорил, что поэты революции не нужны.