Юджиния вздохнула и зажгла папиросу. Бабушка Марта, когда прощалась с ней, внезапно, сказала: «Помни, дорогая моя, горячая голова тебе ни к чему. Сначала думай, долго, а потом делай».
Юджиния думала и повторяла себе: «Нельзя, нельзя. Он женат, тетя Ева болеет, тяжело. Он родственник, он старше меня на тридцать лет. В конце концов, мы работаем вместе. Я вернусь из России и встречу того, кто мне по душе, вот и все».
Она налила себе вина. На полигоне был отменный погреб. Когда девушка спросила у дяди Джона, откуда бутылки, он только усмехнулся: «Иногда кое-какая контрабанда попадает сюда. Надо как-то скрасить досуг. Здесь бывает очень одиноко».
В доме была большая библиотека на всех европейских языках. Юджиния, полистав том Бальзака, отложив его, вздохнула.
-Одиноко, - пробормотала девушка.
Джон предупреждал ее об этом. Он говорил, что везде, и в Европе, и в России она будет одна. «Там есть резиденты, - заметил герцог, - но работать тебе придется без них. Эти люди только для связи. Для того, чтобы посылать сведения мне. Есть сигнал тревоги, ты помнишь его».
Юджиния помнила. Ей надо было отправить письмо в Берлин, до востребования, на почтовый ящик под четырьмя цифрами.
-Вот и все, - Джон махнул рукой: «Правильно, что я не стал вмешивать в это Кардозо или еще кого-нибудь из семьи. Пусть себе живут спокойно. Хватит и того, что Шмуэль ей комнату снимет».
-А в остальном, - закончил герцог, - просто передавай весточки вместе с теми сведениями, что ты будешь отправлять. Стивен все получит. Не лезь на рожон, ты туда не мстить едешь, а работать. Удастся тебе что-то узнать о Воронцовых-Вельяминовых, тем лучше. Но вряд ли, как мне кажется, - он вздохнул, - старшему мальчику пять лет было. Он помнил, кто он такой. И что бабушка и дедушка у него Кроу, тоже помнил. Как-нибудь бы связался, пришел бы в посольство. Думаю, там давно нет в живых никого, одни могилы.
Юджиния вспомнила, что бабушка Марта рассказывала ей о Сибири и поежилась.
-Пьешь, - раздался у нее за спиной смешок: «Отличное бордо. Такое в Лондоне по пять гиней за бутылку продается. В Брук-клубе только его и заказывают, - герцог опустился в кресло напротив и налил себе вина.
Трещали дрова в камине. Он грел в руках простой стакан: «У нас газовые фонари давно, газовые плиты, а когда-нибудь, - Джон обвел рукой комнату, - все это электричеством будет освещаться, обещаю. Но все равно, лучше живого огня ничего нет».
Его прозрачные, светло-голубые глаза, взглянули на Юджинию: «На рассвете яхта придет, собирайся».
-Я готова, - девушка выпила и вдруг, дерзко, спросила: «Дядя Джон, а вам никогда не бывает одиноко?»
Герцог молчал. Сжав зубы, он осушил бокал: «Не стоит об этом говорить, Юджиния».
-Корнелия, - поправила его девушка. Поднявшись, она наклонилась над его креслом. Каштановые волосы пахли солью. «Это не я, - услышал Джон шепот, - Юджинии Кроу больше нет. Она умерла, утонула в Атлантическом океане. Вы сами мне говорили. Это не я...»
-Не ты, - согласился Джон. Сам не понимая, что делает, он протянул руку и привлек Юджинию к себе. Пустой стакан прокатился по столу и упал на потрепанный ковер, ветер стучал ставней: «Это не она. Это Корнелия. Один раз, один только раз».
Наверху она лежала, уткнувшись носом в его плечо, потрясенно, тяжело дыша. Джон рассмеялся:
-Так даже лучше. Это тебе бы только мешало там, - Джон повел рукой: «Но ты, - он прикоснулся губами к большим, лазоревым глазам, - ты меня дразнила, Корнелия. Я видел».
Она покраснела. Коротко кивнув, девушка шепнула ему что-то на ухо. «Я постараюсь, - ответил Джон, - чтобы ты сегодня не заснула».
Она все-таки задремала, так и обнимая его. Джон, найдя на полу сигары, глубоко затянулся: «Придумаю что-нибудь, - он выпустил дым, - разберемся, а пока, Господи, как я устал. Я просто хочу, чтобы рядом со мной кто-то был. Хотя бы ненадолго».
-Спасибо, - услышал Джон ее голос. Он погладил девушку по голове: «Я приеду, проверю, как ты там, в Амстердаме обустроилась. А потом и в Берлине..., - он не закончил и Юджиния кивнула: «Я все понимаю. Я просто..., просто буду вам благодарна, вот и все».
Он молчал, протянув ей папиросы, чиркнув спичкой.
-Я за твоей спиной, Корнелия, - наконец, сказал Джон: «Ты помни это. Если что, я сделаю все, чтобы тебя оттуда вытащить. Ничего такого не случится, конечно, - Джон подмигнул ей и взял с пола папку: «Знаешь, что это?»
-Моя папка, - она улыбнулась: «Я ее много раз видела. Только моего имени там нет. Корнелии Брандт».
-Еще чего не хватало, папки именами подписывать, - буркнул Джон. Покусав карандаш, поцеловав ее теплое плечо, он решительно набросал: «Шпага».
-Почему? - спросила Юджиния.
-Ты на нее похожа, - Джон прижал ее к себе: «На вашу, семейную, шпагу Ворона. Вроде и красивый клинок, а бьет без промаха. По-немецки, «Брандт» означает «меч», о чем ты, - он поцеловал девушку в нос, - должна помнить. Теперь иди ко мне, - он порылся в вещах и нашел свой хронометр, - через два часа здесь будет яхта, а я еще не сделал всего того, что хотел».
Герцог стоял на серых камнях берега, кутаясь в свою потрепанную куртку, дыша на руки. Утро было зябким. Паруса яхты растворялись в белесой дымке. Пахло солью, дул влажный, несильный ветер. Джон вздохнул: «Через сутки она будет в Схевенингене. Вот и хорошо».
Он, внезапно, поморщился:
-Что-нибудь придумаю, - успокоил себя Джон: «Я говорил, такого не повторится. Только с ней, обещаю. Еве об этом знать не надо, ни к чему».
Он, зачем-то, помахал яхте. Мачты почти скрылись из виду. Закурив, Джон пошел к воротам, за ночной почтой. Там, как он надеялся, лежала каблограмма из Лондона, от сына.
Высокая женщина в темном платье стояла на берегу моря, глядя на мелкие, тихие волны. Пахло солью, плотная, непрозрачная вуаль, что закрывала ее лицо, удерживалась на шее кружевным шарфом. Она вытянула руки в перчатках и посмотрела на свои искривленные, бесформенные пальцы.
-Скоро и писать сама не смогу, - горько подумала Ева: «Придется миссис Бейкер диктовать. Врач сказал, что глаза еще не затронуты. Но я читала, я знаю, что много больных заканчивает слепотой». Она наклонилась и потрогала теплую, прозрачную воду. В Австралии, после того, как ей поставили диагноз, после того, как ей пришлось сделать, по настоянию мужа, то, за что она до сих пор просила прощения у Бога, она хотела покончить с собой. Однако потом пришло письмо от матери. Рэйчел просила ее остаться в живых.
-Когда-то давно, - читала Ева ровные строки, - когда вы были еще маленькими, я совершила страшный грех, и долго наказывала себя за него. Но Господь дал мне возможность его искупить и начать новую жизнь. Бог не посылает нам тех испытаний, Ева, которые мы не в силах перенести. Твоему сыну нужна мать, и так будет всегда, даже когда Маленький Джон вырастет. Не лишай его своей ласки и любви. Ты знаешь, что такое остаться сиротой. Не делай этого, милая моя девочка.
Сын приехал из Лондона поздно вечером. Он весело сказал, приоткрыв дверь гостиной, где читала Ева: «Мамочка, ужасно хочется выспаться. Утром увидимся».
-Утром, - усмехнулась Ева, посмотрев на свои изящные часы: «Второй час дня. Жалко, конечно, что я в гостевой коттедж даже заходить не могу. Хотелось бы мальчика завтраком накормить. Ничего, там хорошая кухня, припасы все есть. Он справится».
Врач привез ей флаконы темного стекла с маслом индийского дерева. Еву тошнило. Однако, подходя к зеркалу, она замечала, что новые язвы не появляются. Она давно научилась рассматривать себя спокойно, как будто бы перед ней стояла другая, незнакомая женщина
-Снадобье замедляет течение болезни,- объяснил ей врач: «Может быть, и удастся избежать поражения глаз, ваша светлость».
Сзади раздались шаги. Ева оправила вуаль. Вот уже десять лет ни сын, ни муж не видели ее лица. Сиделка и врач привыкли к ней. Миссис Бейкер, спокойная, пожилая, немногословная женщина, была из людей герцога.