-А почему не Фримены? - удивилась Полина.
-Ты с ними не сможешь в одном вагоне ехать, и в одной гостинице жить, - коротко объяснил Мартин, запечатывая письмо: «Они цветные».
-Что за отвратительная косность! - возмутилась Полина: «В Европе, давно...»
-И в Англии тоже, - дядя прервал ее.
-К Америке тебе привыкать придется, - задумчиво сказал он.
Джон уехал к матери, на прощанье, поцеловав Полину. Он весело заметил: «Когда вернусь, отправимся в Мейденхед, и договоримся о венчании. Ты пока молчи, иначе, - он рассмеялся, - тетя Вероника и тетя Сидония начнут светскую свадьбу организовывать».
Полина взглянула в серые глаза кузена Пьетро: «Он на отца похож, конечно. А на тетю Веронику, как раз глазами».
-Я вам письмо принес, кузина Полина - он, отчего-то покраснел: «Вы не обессудьте, я плохо пишу, - Пьетро замялся, - о таком. Возьмите, - он протянул девушке бумагу и добавил: «Я на крыльце подожду».
Он вышел на гранитные ступени. Присев, священник опустил голову в руки. Это было словно наваждение. Он видел ее каждый день, любовался белокурыми, чуть вьющимися волосами, большими, синими глазами. Пьетро водил ее гулять в парк, показывал строящееся здание парламента, над которым работал отец, и собор Святого Павла. О Боге они не говорили. Полина только, как-то раз, заметила: «Меня крестили, но моя мать атеистка. Я понимаю, - она вздохнула, - кузен Пьетро, некоторым людям нужна религия». Девушка поискала слово: «Как утешение».
-Утешение, - пробормотал сейчас Пьетро, ожидая ее: «Она права, конечно. Я и найду, - он повернулся и поднялся, - Полина вышла наружу, - утешение. Если она мне откажет».
-Кузен Пьетро, - Полина протянула ему письмо, - я очень польщена, но я люблю другого человека. И он меня тоже. Мы с ним обручились, - ее щеки мгновенно покраснели, - и скоро поженимся. Но я была бы вам обязана, если...
-Я джентльмен, - коротко сказал Пьетро, разорвав записку: «Не стоит, и говорить об этом, кузина. Простите, - священник наклонил темноволосую голову, - я вынужден вас оставить. Дела». Он прошел через парк на Ганновер-сквер, застегивая сюртук: «А мама? Она не перенесет такого, как я могу?»
Вокруг было тихо, солнечно, Ганновер-сквер была пуста. Пьетро, остановился у входа в церковь Святого Георга: «Если я останусь здесь, - пронеслось у него в голове, - то это все бессмысленно. Никого другого, кроме Полины, мне не надо. Притворяться, играть в любовь, жениться ради приданого..., Делай то, что задумал. Господь о тебе позаботится, отец Пьетро».
Он дошел до Чаринг-Кросс, в полуденной толкотне, и свернул в сторону Кинг-Вильям стрит.
-Там будет кто-нибудь, - Пьетро посмотрел на невидное здание. Рядом с входом висела простая вывеска: «Лондонская конфедерация ораторианцев святого Филиппа Нери».
Пьетро перекрестился. Шагнув внутрь, он услышал веселый голос: «Мы с тобой, Пьетро, почти десять лет не виделись. Ты мне не писал, и вот появился, как снег на голову».
Святой отец Джон Генри Ньюмен мыл пол в передней. Он опустил швабру, поправил рукава темной рясы, и окинул Пьетро взглядом.
-Вырос, - хмыкнул Ньюмен: «Когда отец тебя в Оксфорд привозил, тебе девятнадцать было, я помню».
Пьетро все молчал, а потом взял ведро: «Давайте я вам помогу, святой отец. Я поговорить пришел...»
-Вот и поговорим, - усмехнулся Ньюмен и велел: «Скидывай сюртук, бери швабру и рассказывай, что у тебя случилось».
-Как хорошо, - Пьетро оглянулся, вдыхая тонкий аромат ладана и свечей. Дверь в часовню была раскрыта. Он увидел маленький, простой алтарь с фигуркой Богоматери.
-Как спокойно,- понял он. Выжав сильными руками тряпку, священник начал говорить.
В гостиной пахло турецким кофе. После обеда Пьетро извинился и ушел к себе. Вероника, пристально посмотрела на сына:
-Он очень спокойным выглядит, слава Богу. Жениться бы ему, конечно, но Юджиния в Европу уехала, а Полина..., - она искоса взглянула на девушку, - Полина, хоть мне и племянница, а все равно, не приведи Господь, путем своей матери пойдет. И как ее воспитывали? Джоанна невенчанной с Полем живет, а дочь от государственного преступника родила. И за обедом Полина говорила о правах женщин. Какие права? - Вероника, незаметно, вздохнула: «С обязанностями бы справиться. Муж, дети, хозяйство…, За всем этим и не найдешь время голосовать. Что я и Сидония на булавки себе зарабатываем, это хорошо, конечно, но разве женщина может управлять производством, как Мартин? Тетя Изабелла строила, но это не для дамы занятие. Что Полина преподавать хочет, пусть девочкам и преподает. А в университетах нужны мужчины».
Полина и Питер-младший устроились на кушетке у открытого в сад окна. Дул теплый ветер. Кузен, смешливо, сказал: «Это и есть тот самый крестик. Ему три сотни лет, а то и больше».
Полина положила на узкую ладонь маленький, играющий алмазами крест.
-Мама мне рассказывала, - задумчиво проговорила девушка, - рассказывала, что второй, с изумрудами, был у вашей тети Юджинии.
Питер грустно кивнул: «Сейчас и не найдем его. И сабля родовая, что у дяди Теодора была, тоже в Сибири сгинула, и образ Богоматери. Жаль, конечно, - он развел руками, - хотя во время французской революции потерялся портрет бабушки Марты. Тот, что дядя Теодор писал. Да и вообще, кузина, в лондонском пожаре вся старая усадьба Кроу сгорела. Она у церкви святой Елены стояла. Но портрет тети Тео остался. Завтра сходим с вами, посмотрим на него, - он улыбнулся. «И портрет миссис де ла Марк вы увидите. Он в Мейденхеде висит».
-С ним, подумала Полина, было легко.
У него были веселые, лазоревые глаза, он рассказывал ей об Индии и Китае, шутил. Девушка спросила: «Вы опять в Бомбей едете, кузен Питер?»
-Еду, - мужчина подмигнул ей: «Там железную дорогу начинают прокладывать. Это для нашей компании очень на руку. Кузен мой, Виллем де ла Марк, я вам о нем рассказывал, женился, двое детей у него, а я их так и не видел. Мальчик и девочка, Виллем и Маргарита».
-Он на местной девушке женился? - поинтересовалась Полина.
Питер отчего-то покраснел.
-В колониях так не принято, - коротко ответил он.
-Даже если девушка англиканка, все равно..., - он вздохнул: «Как по мне, это ерунда, конечно. У Виллема жена из Батавии, из старой голландской семьи. Они там двести лет, как обосновались. Луиза ее зовут».
Питер замолчал и посмотрел в окно, на нежный, весенний закат. Тогда, в Бомбее, Виллем усмехнулся: «Даже не думай. Хочешь, возьми ее в сожительницы. Ты в Индии все равно на год, а то и больше, пока в Кантон не поедешь. Надо же тебе как-то устраиваться. Я устроился».
-Я не хочу устраиваться! - яростно ответил Питер.
Они сидели в саду усадьбы де ла Марков, на Малабарском холме. Вдали поблескивала гладь океана, шелестели листья пальм. Виллем разлил кокосовое молоко: «В следующем году мне привезут Луизу, из Батавии, а ее, - он кивнул на дом, - я отправлю куда-нибудь. В деревню. Подальше отсюда, в общем. Станет танцовщицей, ничего страшного».
-То есть проституткой, - гневно отозвался Питер.
Кузен пожал плечами: «Я ее обеспечу, на первое время, но не могу, же я всю жизнь давать ей деньги. Ребенка у нее нет, я был весьма осторожен. Она, может быть, даже замуж выйдет. Не бледней, в колониях, так все поступают».
-Я не собираюсь, - отрезал Питер: «Я пойду к ее родителям, и сделаю...»
Виллем расхохотался, показав крупные, белые зубы: «Они язычники, идолопоклонники, из касты неприкасаемых. Ее отец пол у меня в конторе подметает. Они просто не поймут, о чем ты говоришь. Хочешь, - он подмигнул Питеру, - я сам все устрою? Дам им денег. Считай это подарком».
Питер осушил серебряный бокал: «Нет, спасибо. Бесчестно калечить судьбу невинной девушки».