-От сидячей работы, - хохотнул Тедди, одеваясь. «Весь Вашингтон этим недугом страдает. Доктор Лоусон, - лазоревые глаза взглянули на врача, - что меня ждет?»
Хирург помолчал: «Кровотечения у вас уже есть, ваша честь. Начнутся боли, потеря веса..., Жаль, что мы так много времени потеряли на консервативное лечение..., - он не закончил. Тедди, сердито, сказал: «Это все равно, как я понимаю, не оперируют».
-Нет, - признал Лоусон.
-Говорить тогда не о чем, - Тедди застегнул агатовые пуговицы сюртука и поправил галстук.
-Но, пожалуйста, доктор, - он достал кошелек с золотой пряжкой, - я надеюсь на вашу помощь. Если там, - Тедди махнул рукой в сторону Капитолия, - узнают, что в Верховном Суде скоро освобождается кресло, мой последний год я проведу, выслушивая, - Тедди поморщился, - конгрессменов и сенаторов, которые будут лоббировать своих протеже. Я три десятка лет в Вашингтоне и перед смертью не рвусь влезать в политические игры. Я от них удачно воздерживался все это время.
Лоусон только кивнул и похлопал его по плечу. «Не беспокойтесь, ваша честь».
Поезд замедлил ход. Тедди, полистав свой блокнот испанской кожи, пробормотал:
-С завещанием все в порядке, землю я продал. Дэвид получает вашингтонский дом, а все остальное делится в равных долях между Джошуа и Мартой. Марту надо отправить в Лондон. Ее деньги я туда вывел. Нечего ей здесь сидеть и смотреть, как дед умирает. Тем более, я маме обещал, - он мимолетно, легко улыбнулся.
Тедди достал маленький, серебряный карандаш и записал на чистой странице: «Фримены».
После смерти матери Натаниэль продал гостиницу. Мистер Фримен был преуспевающим адвокатом. Негласно, он принял на себя практику покойного Теда. На севере, ходили разговоры, что цветных юристов собираются принимать в профессиональные ассоциации. Контора пока сохраняла имя Бенджамин-Вулфа. Тедди подумал, что, если и вправду такое случится, то надо будет окончательно передать дела Натаниэлю. Его сын закончил Оберлин-колледж, в Огайо.
Тедди и Натан Горовиц дали денег на первый университет, куда принимали цветных. Тед уже работал под началом отца.
-Когда-нибудь, - усмехнулся Тедди, - в нашем Верховном Суде появится цветной судья. И судья еврей, хоть Натан и говорит об этом стеклянном потолке. Ничего, разобьем.
Он открыл потайной карман в обложке блокнота. Тедди напомнил себе, глядя на лицо покойной Марты Фримен: «Это надо сжечь». Рядом лежала неприметная бумажка с рядами цифр, часть бухгалтерии Подпольной Дороги.
-Над этим мы с Натом и Дэвидом еще посидим, - решил Тедди. «И юного Фримена пригласим. Надо его вводить в курс дела».
Судья надел свой строгий, темный редингот английского сукна, на соболях и принял от проводника цилиндр. Дверь в спальный вагон раскрылась. Тедди услышал голоса детей. Они, собравшись в отделанном красном деревом тамбуре, выглядывали в окно. Мимо медленно поплыл освещенный газовыми фонарями перрон вокзала в Провиденсе. Тедди взял свою трость: «Приехали, милые мои. Всего сутки, с остановками. Очень быстро добрались».
Джошуа отложил том Мишны и посмотрел на кузена. Дэниел сидел напротив, за большим столом мореного дуба, делая пометки в атласе Америки. Кузен поднял серо-голубые, в темных ресницах глаза и почесал светловолосую, прикрытую бархатной кипой, голову: «Джошуа..., Ты не грусти. Помнишь, я в прошлом году тоже плакал, когда папу убили. Это пройдет, - Дэниел помолчал. «Ты с мамой вырос, а я маму и не помню совсем. Или Марта, как ее родители умерли, ей два годика было всего лишь».
Джошуа вздохнул: «Я знаю, Дэниел. Спасибо. Майклу и Мэтью еще хуже. У них мать есть, но ведь она в Европе, и не приезжает сюда».
В спальне было тепло, горел камин. Весна стояла сырая. Джошуа, подойдя к окну, посмотрел на темное пространство океана: «Завтра кадиш читать придется. Я слышал, как раввин уговаривал бабушку. Я не круглый сирота, это только они до совершеннолетия могут кадиш читать. Предлагал, чтобы дядя Натан это сделал. Бабушка только тростью стукнула: «Мой правнук лишился и отца и матери». Шиву надо будет сидеть. Дедушка Натан сказал, что чуть ли не сотня людей на похороны приехала. Они все будут приходить, приносить соболезнования..., - Джошуа закусил губу: «Круглый сирота».
Отца он не помнил.
Джошуа помнил только крик матери: «Элияху, я прошу тебя, не надо, не трогай мальчика!». Он помнил ночь, когда мать, закутав его в шаль, с одним саквояжем в руках, бежала к постоялому двору. Шел дождь. Джошуа тихо плакал, слыша, как рыдает мать. Они заснули вместе на узкой, старой кровати.
Он вырос в Вашингтоне, с дедушками, которые ни в чем ему не отказывали, с бабушкой Батшевой. Она сама пекла мальчикам печенье и, укладывая их спать, рассказывала о Святой Земле. Они занимались стрельбой и верховой ездой, вместе с Майклом и Мэтью Вулфами. Дедушка Натан возил их в Нью-Йорк и на юг. Лето они проводили в Ньюпорте, выходя в море на своем боте. Только мама все время грустила. Она носила траурное платье и черную шляпу, и, Джошуа знал, писала письма. Ему.
Его отец был жив. Джошуа, научившись читать, часто видел его имя в газетах. Он был апостолом секты мормонов, ближайшим сподвижником Джозефа Смита, избранным пастырем. Дома имени отца не упоминали. Джошуа даже не знал, как он выглядит. Все дагерротипы бабушка Эстер давно сожгла. Он как-то спросил у матери. Стефания, погладив его по каштановым локонам, слабо улыбнулась: «Ты на него похож, милый мой. У него тоже глаза серо-синие, а волосы темные. И ты невысокий, как он». Мать заплакала. Джошуа велел себе больше никогда об отце не говорить. Он не хотел, чтобы мама расстраивалась.
Он почувствовал у себя на плече руку кузена. Джошуа, вдруг, ухмыльнулся: «Дядя Нат и тетя Бланш прямо на похороны приедут. Поезд сломался, они поздно до Провиденса добрались. Кузину Бет мы сегодня не увидим. Она выросла, наверное».
-Выросла, - подтвердил с порога звонкий, мелодичный голос.
Она стояла в дверях, прислонившись к косяку, в домашнем, темно-зеленой шерсти, платье, с пышными юбками и туго зашнурованным корсетом. Бронзовые, вьющиеся локоны спускались на стройную шею. Зеленые, большие глаза взглянули на них. Марта Бенджамин-Вулф, пройдя в комнату, устроилась в кресле: «Выросла, конечно. Когда дедушка меня в Бостон возил, два года назад, мы с Бет лето вместе провели. Она тоже на лошади ездит, стреляет отлично. Вы ее давно видели, как мы все маленькие были».
-А ты большая, - пробурчал Дэниел, вернувшись к атласу.
-Мы с Майклом всех вас старше, - сладко улыбнулась Марта. «Нам тринадцать, Мэтью и Бет двенадцать, а вам одиннадцать. Вы нас должны слушаться, понятно?»
-Еще чего не хватало, - Джошуа со значением взглянул на заваленный книгами стол. «Мы занимаемся, не мешай нам. Иди к Вулфам».
-Они тоже занимаются, - Марта скинула туфельки и поджала под себя ноги. «А взрослые в библиотеке сидят. Дедушка, - невзначай заметила она,- летом везет меня в Лондон, к бабушке Марте».
Мальчики Горовицы невольно открыли рот.
-Ого! - выдавил из себя Джошуа. «Ты в Европе жить будешь?»
Марта кивнула и усмехнулась тонкими губами: «Ты сам, Джошуа, в Германию отправишься, на раввина учиться».
-Нет, - он помотал головой и погрыз перо. «Бабушка Эстер сказала, что я к дяде Исааку Судакову поеду, на Святую Землю. Он глава ешивы, которую мы содержим. Скоро, - оживился Джошуа, - когда мне семнадцать исполнится, и я школу закончу».
-Я все задания сделала, - заметила Марта, рассматривая свои ногти, - могу вам помочь, - она заглянула через плечо Джошуа и предложила: «Давай, объясню тебе, как такие задачи решаются. Они все одинаковые. Один раз составишь уравнение, и пользуйся им».
Мальчик покраснел и пробурчал: «Сам справлюсь. Ты все равно никогда не сможешь в университет поступить».
-Это мы еще посмотрим, - пожала Марта острыми плечами. Соскочив с кресла, выйдя в отделанный резным дубом коридор, девочка внезапно остановилась. То же самое ей сказал и Майкл Вулф, еще в Вашингтоне. Марта тогда чуть с ним не подралась, однако, сдержавшись, холодно заметила: «Оберлин-колледж уже десять лет, как принимает женщин, дурак».