-Тетя Марта получила разрешение от самой королевы, - восхищенно подумал Аарон. Браун растер сапогом пепел: «Все, святой отец, вы свободны».
Капеллан дописал письмо миссис Коннели и внес в свой блокнот: «Связаться с министерством насчет католиков». Аарон выбил трубку и почесал рыжие, седеющие волосы. Он вспомнил осенний, яркий день в Мейденхеде и свой тихий голос:
-Пьетро, я прошу тебя, не надо. Не оставляй мать. Ты видишь, как ей тяжело.
Вероника потеряла сознание в церкви, мужа опускали в могилу без нее.
Кузен был в черной рясе иезуитов.
-Я не могу, - сухо сказал Пьетро. Аарон, глядя на него искоса, понял: «Виски поседели. Ему еще тридцати нет».
-Я не могу - повторил мужчина. Они медленно шли по дороге к дому Кроу. Аарон посмотрел вперед. Он увидел жену. Мэри, держа за руку Аниту, о чем-то говорила с тетей Сидонией. «Мне надо вернуться в монастырь, - Пьетро помолчал, - это мой долг перед Иисусом. Я католик и обязан выполнять волю святой Церкви».
Аарон едва сдержался, чтобы не встряхнуть его за плечи. «Иисус, - сказал священник сквозь зубы, - первым бы, Пьетро, велел тебе никуда не ехать. Твоей матери плохо...»
-С Ним шло множество народа; и Он, обратившись, сказал им: если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником; и кто не несет креста своего и идет за Мною, не может быть Моим учеником, - голос Пьетро был холоден. Аарон невольно поежился.
Он остановился, и, яростно заметил: «А еще сказано: «Выбери жизнь, дабы продлились дни твои на земле, Пьетро! Если ты уедешь сейчас, твоя мать может этого не пережить. Ты у нее единственный сын, как ты можешь обрекать...»
-Я обрек своего отца на смерть, - серые глаза посмотрели куда-то вдаль: «Он умер из-за моих грехов, из-за того, что я был объят гордыней, духом непокорности, из-за того, что я..., - Пьетро не закончил и покраснел.
-Это не грех, милый, - Аарон коснулся его руки. Они были одного роста, оба высокие, широкоплечие.
-Не грех, - повторил священник: «Вы с Лаурой, пусть упокоит ее Иисус, любили друг друга. Разве любовь это грех? - Аарон прищурился и помахал дочери. Анита была маленькая, в мать, изящная, с густыми, заплетенными в косы, каштановыми волосами, и глаза у нее были материнские, зеленые.
-Мы прелюбодействовали, вступив в греховную связь без благословения святой церкви, - жестко отозвался Пьетро: «Я должен это искупить молитвой, жизнью отшельника, обетом молчания и умерщвлением плоти».
Аарон помолчал и пошел к семье, что стояла у ворот усадьбы Кроу.
-Тетя Вероника выправилась немного, - он допил кофе: «Анита у нее живет. Ей это только на пользу, заботиться о ком-то. Но Пьетро ей не пишет, и она ему тоже. Господи, вразуми ты его, - Аарон собрал конверты. Священник услышал с порога палатки веселый голос жены: «Мы здесь!»
Она скользнула в его объятья. От Мэри пахло сулемой и хлорной известью. Аарон поцеловал ее: «А где Марта?»
-С легкоранеными, теми, кто у вас при кухне кормится, - Мэри хихикнула.
-Перевязки делает, - она оглянулась на вход в палатку и закинула руки ему на шею.
-Проводим Марту, - шепнул ей муж, - и я к вам приду, в госпиталь. Раненым тоже капеллан нужен. У вас там есть, где вдвоем побыть, я помню, - он улыбнулся.
Мэри потерлась головой, укрытой сестринским платком, о его плечо. «Помнишь, - едва слышно, спросила она, - как ты предложение пришел делать, к маме моей? Что ты тогда сказал?»
-Сказал, что всю жизнь буду тебя беречь, - он коснулся губами смуглой щеки: «Пятнадцать лет в этом году. В ноябре, скоро. Надо будет цветы какие-нибудь найти. Есть здесь цветы, не могут не быть. Тогда снег шел, первый».
Они венчались в Мейденхеде. Юджиния была подружкой у Мэри. Церковь, украшенная белыми розами, сияла свечами, Бенедикт вел сестру к алтарю.
-Так оно и будет, - пообещал сейчас Аарон. Мэри, со вздохом оторвавшись от него, велела: «Пора. Скоро стемнеет. Надо как следует рассмотреть, куда ползти».
-Туда и ползти, - они стояли на сухой земле. Аарон указал жене на редкие огоньки русских укреплений на вершине Малахова кургана: «У подножия, несколько трупов наших лежит, со вчерашнего дня. Очень сильный огонь был с их стороны, решили не рисковать. Я с вами, разумеется, отправлюсь, - невзначай, добавил он.
Мэри приподнялась на цыпочки и погладила мужа по загорелой щеке. «Рано он поседел, - внезапно подумала женщина, - ему сорок три только. Но ведь он, как сан принял, с двадцати одного года, на севере служил, в приютах, а сейчас вообще в армии. Хоть бы отдохнул, бедный мой».
-Нет, - она твердо помотала головой: «Договорились ведь, милый. По женщинам они стрелять не будут, несмотря на наш огонь. А если тебя увидят, то могут и ответить».
Аарон ничего не сказал, только подержал ее за маленькую, крепкую руку: «Пошли, чаем вас напоим, напоследок».
Солдаты сидели у медной кухонной тележки. Кто-то, завидев их, крикнул: «Падре! И миссис Корвино с вами, вот и встретились! Сестра Марта с нами закончила. Садитесь, чай горячий».
-Падре, - усмехнулась Мэри. Аарон развел руками: «Итальянская фамилия, дорогая моя. Я здесь и за англикан, и за католиков. За всех, в общем».
Марта сидела, отхлебывая чай из оловянной кружки, перешучиваясь с солдатами. Пистолет, вместе с паспортом, был надежно спрятан под одеждой.
-Они не будут обыскивать женщину, - подумала Марта: «Меня отвезут в их штаб. Как этот город называется? Симферополь, да. Там я покажу паспорт. Я гражданка нейтрального государства. Они меня обязаны отпустить. Деньги у меня есть...».
Дядя Мартин, рассмеявшись, положил перед ней записку: «Запоминай. Придешь к этому человеку, в Симферополе. Зовут его Синани, он купец. Говорит по-французски, вы объяснитесь. Твой дядя Исаак Судаков послал ему письмо, он предупрежден. Он тебя, то есть нас, - поправил себя дядя, - ссудит деньгами».
-А он еврей? - Марта подняла зеленые глаза.
-Почти, - Мартин Кроу повел рукой: «У них это называется «караим».
-Синани, - повторила она. Девушка взглянула на темную громаду кургана, на огоньки, что виднелись на палубах английских кораблей, стоявших в открытом море. Стая воронов, мягко шурша крыльями, кружилась в багровом, закатном небе. На вершине холма Марта заметила какое-то движение. Аарон успокоил ее: «Русские тоже ужинают сейчас».
Полковник Воронцов-Вельяминов осмотрел в бинокль английские укрепления. Он повернулся к пехотным офицерам: «Вряд ли они настолько выжили из ума, господа, чтобы штурмовать склон горы. Можете не беспокоиться, вы в совершенно безопасной позиции».
Степан обвел глазами море: «Я могу возвращаться к своим непосредственным обязанностям. Нам предстоит отражать атаку их флота».
Он был, как обычно, в мундире без погон. На передовой, только высшие офицеры знали, как его зовут на самом деле. Для остальных он был просто полковником, даже без фамилии.
Его отпустили из Кронштадта, как только началась война. Федор остался в Санкт-Петербурге, он служил по ведомству внутренних дел. Степан благодарил Бога за то, что младший брат отделался только одним допросом по делу петрашевцев. Федора для этого вызывали из Пензы, куда его отправили после университета. Потом юношу оставили в столице, как он говорил: «по юридической части».
Степан так и не знал точно, чем занимается брат.
-Впрочем, - усмехнулся он сейчас, принимая от солдата кружку с чаем, - Федя тоже не знает. Он ведь и не инженер.
Здесь за ним не следили. Степан был непосредственно в подчинении у генерала Тотлебена, командующего инженерными войсками. Он занимался закладыванием минных галерей под бастионами, на случай, если англичане все-таки решатся брать штурмом город.
Он каждый день думал о том, что можно было бы перебежать на сторону противника. Плавал Степан отлично, надзора за ним не было. До английских корабли было рукой подать, не больше пяти миль в открытое море.