-Я просто так смеялась, - Марта сморщила нос, - со мной это бывает.
-Со мной тоже, - признал Менделеев и показал на купола: «Это греческая церковь. Я, хоть недавно в Симферополе, но могу вам показать город, мадемуазель..., - юноша вопросительно посмотрел на нее.
-Марта, - она протянула маленькую руку. Менделеев бережно ее пожал.
Он быстро нашел ей комнату, и договорился с хозяйкой о пансионе. Прощаясь, стоя у крыльца, Менделеев покраснел: «Если у вас будет время, мадемуазель Марта, и если ваше состояние позволит..., - он указал глазами на повязку.
-Я даже танцевать могу, - тонкие губы улыбнулись, - ранение легкое, месье Менделеев.
Над их головами закатное солнце пронизывало зеленые листья каштана. Наверху, в еще теплом небе, были слышны крики птиц. «Какая она красивая, - восторженно подумал юноша, - я таких девушек и не видел никогда. И тоже сестра милосердия, как эти женщины, из Крестовоздвиженской общины».
-Я могу вас познакомить с нашим начальником госпиталя, месье Пироговым, - сказал Менделеев. «Он, в Севастополе, руководит уходом за ранеными...»
Марта слышала о Пирогове от врачей. Сам он ее не осматривал.
-Но сюда тоже приезжает - закончил Менделеев, - в тыловой госпиталь. У нас все сестры милосердия из Санкт-Петербурга. Дамы из общества, вы с ними подружитесь, я уверен.
-Как-то неудобно, - замялась Марта, - я все же пленная... «Из Санкт-Петербурга, - подумала она, - это очень, очень хорошо».
-Вы гражданка нейтрального государства, - удивился Менделеев, - ничего неудобного. А раненые есть раненые.
-Да, - тряхнула Марта головой, - это вы правы, месье Дмитрий. Большое вам спасибо, - она пожала юноше руку: «Наверняка, в Симферополе, есть еще, на что посмотреть, месье Дмитрий. Покажете мне?»
-Если бы даже не было, - дерзко ответил Менделеев, глядя в зеленые глаза, - я бы, мадемуазель, построил бы, как в сказках, дворец за одну ночь. Для вас.
-Увидимся завтра, - от нее пахло жасмином, она стояла совсем рядом, выше его на ступеньку. От реки доносилось мычание коров, по улице маршем шли войска. Марта попрощалась с ним, и скользнула внутрь дома.
-В лавки, - вспомнил Менделеев. «Ее в лавки надо сводить, на ней одно платье и больше ничего. Завтра и сходим. И в парке погуляем и вообще…, - он шел к себе домой, любуясь золотым сиянием осеннего солнца, и повторял: «Марта».
Деревянные, отскобленные половицы палаты блистали чистотой. Пахло хлорной известью, на столе, в простом глиняном кувшине стоял букет полевых цветов.
Марта заканчивала мыть пол. Она была в форме сестер милосердия Крестовоздвиженской общины, скромном, коричневом платье с белыми манжетами, таком же чепце и фартуке. Настоятельница, Екатерина Александровна Хитрово, услышав о том, что Марта протестантка, только улыбнулась: «Иисус, милая девочка, для всех один, и Божья Матерь тоже».
Сестры все были средних лет, старые девы или вдовы, все говорили по-французски. Мадам Бакунина приехала сюда, в Крым, из столицы. Она сразу сказала Марте: «Когда война закончится, милая, я вас увезу в Санкт-Петербург. Николай Иванович вас очень хвалит, сами слышали. Нам нужны будут руки, работы много. Я вас обязательно познакомлю с нашей патронессой, великой княгиней Еленой Павловной. У нее во дворце проходят интимные вечера, les soirees morganatiques, как мы их называем, - Бакунина подмигнула Марте, - вы там будете блистать, я уверена».
Марта уже ассистировала Пирогову. Великий хирург, внимательно на нее посмотрев, надевая фартук, хмыкнул: «Знаете, мадемуазель, я во время операций, бывает, что-нибудь такое скажу, для дамских ушей не подходящее. Хорошо, что вы русского не знаете».
Марта все понимала. Она незаметно улыбалась, подавая Пирогову инструменты. Потом Пирогов, закурив сигару, почесал седеющую бороду: «Для вашего юного возраста весьма и весьма неплохо, мадемуазель. У вас отменное самообладание. Все же гангрена вещь неприятная».
Она только присела и улыбнулась: «Большое спасибо, ваше превосходительство».
-Нет, нет, - Марта выжала тряпку. Она стояла, оглядывая ряды аккуратно застеленных кроватей. Выздоровевших пациентов отправили обратно на фронт, и сегодня они ждали нового обоза с ранеными: «Совершенно невозможно, здесь сидеть до конца войны. Мало ли, сколько она продлится. Хотя, - девушка прислонилась к столу и задумалась, - было бы очень удобно получить ход в хорошее общество. Юджиния там, в столице, и она тоже медицинская сестра. Может быть, она уже что-то узнала».
Марта вытерла руки об фартук и почесала нос. Надо было что-то решать, хотя, подумала она сейчас, время до отправления торгового обоза у нее еще было.
Она оглянулась. Дверь была закрыта. Окна палаты выходили во двор госпиталя. Присев на подоконник, Марта закурила папироску.
Менделеев устроил ей частные уроки французского языка у девочек из хороших купеческих семей. Марта выпустила серебристый дым: «Надо как-нибудь намекнуть месье Пирогову, чтобы он замолвил за меня словечко в полиции. Пусть разрешат мне уехать в столицу. Он все-таки главный хирург фронта. К нему прислушаются. Мадам Бакунина даст мне рекомендательное письмо. Устроюсь там, в больницу, найду Юджинию…, Частная клиника доктора Мандта, - вспомнила Марта: «Узнаю, что случилось с Воронцовыми-Вельяминовыми. Да, - девушка соскочила на пол, - так и сделаю».
Цветы ей подарил Менделеев. Они гуляли вдоль реки, месье Дмитрий сводил ее в свою химическую лабораторию, в гимназии. Марта, глядя на стопки тетрадей, громоздившиеся по углам простого стола, спросила: «А вы, месье Дмитрий, тоже отсюда, из Крыма?»
Он помотал головой: «Из самой что ни на есть Сибири, мадемуазель Марта. Из Тобольска. Здесь, конечно, теплее, - он улыбнулся, - но я немного скучаю по нашей зиме. Рассказать вам о Сибири? - он, робко, посмотрел на нее.
Марта могла сама многое рассказать. Дядя Мартин и бабушка говорили ей о своем путешествии, тогда, почти тридцать лет назад, однако она только кивнула. Менделеев был знаком со ссыльными декабристами, некоторые из них жили в Тобольске. Марта заставила себя не спрашивать о Воронцовых-Вельяминовых, это могло быть подозрительно.
Она каждое мгновение напоминала себе об осторожности. Никто не должен был заподозрить, что она говорит по-русски. Никто не должен был знать, кто такая, на самом деле, мадемуазель Бенджамин.
Бакунина, во время восстания декабристов, была еще подростком, и жила в тверской усадьбе родителей. Марта боялась, что, увидев фамилию «Бенджамин», Екатерина Михайловна вспомнит о знаменитой актрисе прошлого века, однако женщина только спросила: «У вас есть французская кровь, мадемуазель Марта?»
Девушка кивнула: «Моя семья из Акадии, из Квебека, однако они переселились в Луизиану еще сто лет назад. Новый Орлеан недавно стал частью Америки, мадам Бакунина. Едва полвека прошло».
-Это очень хорошо, - медицинская сестра отдала ей паспорт. «Потому что иначе вас бы интернировали. Французы все-таки наши противники».
В лаборатории у Менделеева, Марта поинтересовалась: «А что вы пишете, месье Дмитрий?»
-Диссертацию, - он стал заваривать чай.
-Хочу получить звание, магистра химии, а дальше, - юноша подал ей чашку и присел рядом, - дальше, мадемуазель Марта, я хочу разобраться в природе элементов, из которых состоит все, - он похлопал по столу, - от этого дерева, до вас и меня. Это очень, очень интересно.
-Блокнот Лавуазье, - вспомнила Марта. «Где же его искать сейчас? Он, наверное, в Сибири сгинул».
Как-то раз, прощаясь с ней, на крыльце, Менделеев посмотрел в сторону. Юноша, неловко, спросил: «Вы, мадемуазель Марта, наверное, уедете отсюда, когда война закончится? Что вам эта провинция?»
-Уеду, месье Дмитрий, - твердо кивнула девушка. «Но не потому, что это провинция, а потому, что меня здесь ничто не держит».
-Вот сейчас, - велел себе Менделеев. Он, как обычно, не смог. Юноша посмотрел в зеленые глаза Марты и тихонько вздохнул. Каждый раз, когда он видел девушку, он приказывал себе: «Объяснись, наконец. Невозможно так страдать. Откажет, значит откажет. Хотя зачем я ей нужен, скромный учитель? Мне едва за двадцать, я даже диссертации не защитил».