Она рухнула на колени, спрятав голову в руках, и услышала на улице выстрелы. Спину ей обжег удар плети, кто-то рванул ее за волосы, и ударил сапогом в поясницу.
-Вон отсюда, - прошипел ей Нахичеванский, что стоял, тяжело дыша, с нагайкой в руке. Он говорил по-французски.
-Вон отсюда, шлюха, - повторил он. Наклонившись, он хлестнул Марту по лицу.
-Мерзавка, - подумал князь. «Истинно, волчица. Я на ней живого места не оставлю, клянусь».
-Что такое? - недовольно спросил его один из мулл. Дневная молитва закончилась, в мечети было пусто.
-Рабыня сбежала, - отмахнулся Нахичеванский. Вывернув Марте руку, он поволок девушку к выходу.
-Я не рабыня, - сказала девушка громко, на медленном арабском языке: «Я свободная женщина. Мой отец был правоверным, и я ищу защиты».
В мечети настало молчание. Незаметная, изукрашенная резьбой дверца в углу отворилась. В зал шагнул высокий, широкоплечий, седобородый человек, в черном халате и таком же тюрбане. У него были пристальные, холодные, темные глаза, щеку и шею пересекал старый шрам.
-Что он здесь делает? - испуганно, подумал Нахичеванский: «Он должен быть на востоке, в горах, у себя в имамате…, Господи, я этой дряни сказал, как меня зовут, и звание свое сказал. Только бы она не запомнила. Аллах, я прошу тебя. Он меня живым не отпустит. Откуда эта сучка знает арабский язык?»
-Принесите этой женщине платок, - велел имам Шамиль, опускаясь на ковры: «Я хочу ее выслушать».
Все это придумал дядя Дэвид. Еще до рождения Марты, он дружил с молодым дипломатом из Марокко, приближенным султана Мулая абд аль-Рахмана. Марокканцы, по старой памяти, всегда присылали подарки семье Вулфов. Приехав в Америку, новый поверенный в делах султаната близко сошелся с Дэвидом.
-Очень хороший был человек, - сказал дядя Марте: «Сулейман аль-Азиз. Вообще, - Дэвид затянулся сигарой, - магометане люди непростые, но с ним было легко говорить. Марокко тянется к западу, еще со времен покойного Сиди Мохаммеда».
Поверенный в делах умер во время эпидемии холеры в столице. Тело его отправили обратно в Марокко. У дяди Дэвида остались письма с личной печатью, и переписанный рукой аль-Азиза подарок, рубаи Омара Хайама, на арабском языке.
Дэвид прислал эти документы в Лондон. Там на свет появилось два письма. Одно покойный аль-Азиз послал никогда не существовавшей мадемуазель Мари Бенджамин, в Новый Орлеан. Оно было на французском языке, в нем дипломат радовался рождению дочери. Во втором документе, на арабском языке, он признавал Марту своим ребенком.
-Вряд ли кто-то что-то проверит, - заметила ей бабушка, - впрочем, и проверять-то нечего. Твоей матери никогда не было, а этот Аль-Азиз умер давно.
Когда кузен Стивен отдал ей медальон, Марта положила письма туда.
Сейчас она сидела, низко опустив укрытую платком голову. Муллы, во главе с Шамилем, взяв ее бумаги и паспорт, о чем-то совещались.
-Кто это человек? - раздалось сверху. Марта, искоса взглянула на князя. Он выставил вперед черную бороду, держа руку на эфесе шашки.
- Капитан князь Нахичеванский, Исмаил Хан Эхсан Хан оглы, помощник командира четвертого конно-мусульманского полка, - отчеканила Марта.
Шамиль прошелся по коврам. Остановившись, имам тихо процедил: «Ты посмел являться сюда, предатель, продавшийся русским, в то время, как твои братья по вере ведут священную войну, газават? Ты недостоин, быть пылью под ногами мучеников».
-Я взял в плен эту женщину, и могу сделать ее своей наложницей, - раздул ноздри князь: «Я знаю законы, не имеет значения, мусульманка она, или нет. Тем более, она прелюбодействовала, с русским. Я сам это видел».
Шамиль сцепил длинные, сухие пальцы и угрожающе заметил: «Наказание за ложное обвинение в прелюбодеянии, восемьдесят плетей. Должно быть четверо свидетелей, мужчин, правоверных, которые видели то, что происходило, своими глазами. Женщина, расскажи, - обратился он к Марте, - как тебя взяли в плен?»
Марта говорила, не поднимая глаз, подыскивая слова. Шамиль, внезапно прервал ее: «Откуда у тебя этот медальон?»
-Это мой отец подарил моей матери, - Марта смотрела на потускневший узор ковра: «Там написано: «Ты любовь моего сердца и моей жизни, да хранит тебя Аллах, Мариам». Когда мать мне рассказала, кто был мой отец, я начала учить арабский, ваша светлость, - Марта замолчала.
Шамиль отошел к муллам и о чем-то с ними пошептался. Было сумрачно, в раскрытые окна мечети тянуло свежестью. Марта увидела факелы, что зажигали на улицах аула.
-Нельзя говорить о Степане, - велела себе она: «Нельзя, это опасно. Когда я окажусь в надежном месте, начну его искать. Он жив, я знаю». Она и вправду знала, ее сердце билось спокойно и ровно. Марта пообещала ребенку: «Мы найдем нашего папу, обязательно. И он нас отыщет. Он ведь самый умный, и самый смелый, мой Степан».
-Сегодня вечером тебе дадут восемьдесят плетей, - Шамиль достал шашку и приказал князю: «На колени!», - на глазах у всего аула. Потом ты будешь рабом здесь, пока не придет выкуп от твоего отца. Благодари Аллаха, что я дал обет не убивать правоверных, иначе бы ты простился с головой. За похищение свободной женщины полагается отсечь тебе руку, - Шамиль помолчал, - и я бы с удовольствием это сделал, - Марта краем глаза увидела, как побледнел Нахичеванский, - но ты после такого умрешь. На тебя наденут колодку и ты будешь толочь зерно, пока твой хозяин не получит золото из Нахичевани. Уведите! - кивнул Шамиль своим воинам, что стояли у резных дверей мечети.
Он поправил тюрбан. Имам, неожиданно смешливо, заметил: «Нахичевань отсюда далеко. Сколько тебе лет, женщина?»
-Девятнадцать, - шепнула Марта. Ей были видны только носки его старых, потрепанных сапог и край темного халата.
-Марджана, - задумчиво сказал Шамиль: «Твой отец, да хранит его душу, Аллах в садах райских, правильно тебя назвал». Он обернулся к муллам: «Назначьте ей опекуна. Я хочу сегодня сделать никах. Она будет моей четвертой женой».
Марта подняла голову. Глядя на него большими, зелеными глазами, девушка шепнула: «Я не могу стать вашей женой, ваша светлость. Пока. Я ношу дитя другого человека».
Арабист из Кембриджа, занимаясь с Мартой, пропускал некоторые отрывки из Корана. Когда она спросила, что в них, ученый замялся и развел руками: «Вещи, не предназначенные для девушек, мисс».
Марта пожаловалась бабушке. Та, кисло заметила: «Я не хочу, чтобы ты подвергала свою жизнь опасности из-за каких-то предрассудков. Скажи ему, что я сама буду присутствовать на уроках».
-Нельзя жениться на женщине, которая носит плод прелюбодеяния, - повторяла про себя Марта, - она все равно, что та, кто находится в идде. Шамиль это знает, не может не знать. Я, конечно, тоже рискую плетьми…, - она все стояла на коленях.
Имам недовольно поморщился. Что-то, пробормотав себе под нос, Шамиль спросил: «Ты всегда такая честная, Марджана?»
- О те, которые уверовали! Бойтесь Аллаха и будьте с теми, кто правдив, - тихо ответила девушка.
Он ходил по коврам, заложив руки за спину. Посмотрев на изящную голову, опущенную вниз, Шамиль вздохнул: «Могла бы солгать, могла бы выдать этого ребенка за мое дитя. Сразу видно, хороших кровей женщина. От нее будут славные сыновья. Пусть родит, и я на ней женюсь. Ничего, потерплю, - Шамиль наклонился к ее уху. Имам, одними губами, сказал: «Распоряжение о плетях для того, - он махнул рукой, - я отменять не буду. Он их заслужил, не за одно, так за другое. Ты понесешь наказание, когда родишь. Закон запрещает трогать ту, что ждет дитя. Собирайся, мы едем домой».
Его повозка была устлана коврами, на полу лежал тюк с одеждой, длинным, просторным платьем, темным платком, мягкими, кожаными туфлями. В медную лохань была налита горячая вода. Марта, с наслаждением, вымылась. Переодевшись, выбросив свой старый наряд, она присела, поставив перед собой суму. Девушка посмотрела в зеленые глаза Богородицы и вздрогнула. За пологом раздался кашель.