-Иди, Марджана, - наконец, сказал Шамиль. Она, поклонившись, выскользнула за дверь. Имам услышал, как захныкал ребенок, как она нежно, тихо запела, на своем языке.
Он стоял, вспоминая ее голос. Сверху, с минарета, звал к молитве муэдзин. Шамиль смотрел на расплавленное, медное солнце, опускавшееся за гребни гор.
-Как я могу? - подумал имам: «Сказал Пророк, да будет благословенно имя его: «Никакой отец неможет сделать своему ребенку лучшего подарка, чем хорошее воспитание». Как я могу забрать сына у его отца? Но ведь он идолопоклонник, Марджана не может выйти за него замуж…»
Шамиль вспомнил его большую руку, приложенную к сердцу, и его твердый голос: «Мы обвенчались здесь, и никто не сможет этого разрушить».
-Даже я, - вздохнул Шамиль. Повернувшись, он пошел обратно к кузнице. Русский сидел на камнях у входа, склонившись над блокнотом, что-то рисуя. Шамиль быстро заглянул ему через плечо, и почувствовал, что краснеет. Перед ним была Марджана. Она стояла, в реке, в одной рубашке, распущенные волосы падали на плечи. Она улыбалась, так, - понял Шамиль, - как тогда, смотря на сына, что спал у нее на руках.
Степан услышал рядом чье-то дыхание. Захлопнув блокнот, он поднялся. Темные, непроницаемые глаза Шамиля взглянули на него.
-Тебе лучше будет жить в доме, - имам смотрел куда-то в сторону: «После ужина тебе покажут, где это. Он маленький, но там хватит места…, - Шамиль оборвал себя и не закончил.
Зайдя во двор мечети, наклонившись над медным тазом, Шамиль набрал в ладони воды. Имам почувствовал влагу на своем лице.
-Это ветер, - он умывался: «Просто ветер поднялся, к вечеру, вот и все». Шамиль провел ладонями по лицу, и приказал себе: «Забудь. Забудь о ней. Так лучше для всех. Аллах, Аллах, помоги мне, сделать это».
Марта сидела у себя, чиня одежду, Петенька спал на ковре. Патимат, первая жена Шамиля, показавшись на пороге, велела: «Бери свои вещи, ребенка, и пошли». Марта даже не спросила, куда. Она подхватила шерстяную суму, стопку своих платьев. Устроив мальчика в шали, девушка вышла. По дороге во двор она заглянула в комнату, где жила Софико, с другими наложницами. Улыбнувшись, поманив к себе грузинку, Марта шепнула: «Все будет хорошо».
Все мужчины были на молитве. Патимат довела ее, по пустынной улице, до маленького, серого камня дома, с колодцем в крохотном дворе. У стены росло тонкое, молодое деревце. «В кладовой зерно лежит, - горянка поджала губы, - завтра тебе овец приведут. Посуду можешь тоже завтра взять, а тюфяк и одеяло там есть, - она кивнула на дом.
Оставшись одна, Марта заглянула внутрь. В маленькой комнатке, с давно потухшим очагом, было пыльно и запущено. Она устроила Петеньку на тюфяке. Оглянувшись, Марта нашла старое, деревянное ведро: «Мама все уберет, милый».
-Он решил не брать меня в жены, - Марта мыла пол. Остановившись, она положила руку на медальон. «Но почему? Передумал? И как мне жить? Теперь любой сможет ко мне посвататься. Пусть сватаются, - разозлилась девушка, - я свободная женщина. Имею право отказать. Даже если опекуна назначат, он все равно моего согласия должен спрашивать, на брак. Тем более, - она выжала тряпку и выплеснула воду, - я все равно уйду отсюда. Вот только где денег взять, если махра у меня не будет…., - Марта насторожилась. На пороге раздался какой-то шорох.
Она подхватила Петеньку. Взяв второй рукой, пистолет из открытой сумы, девушка прижалась к стене.
-Я не верю, - подумала Марта: «Нет, этого не может быть. Господи, бедный мой, любимый, он похудел, и били его, сразу видно. Это Шамиль его привез…, - она бросила пистолет на тюфяк. Шагнув вперед, девушка еле слышно проговорила: «Степушка…»
Она стояла, с ребенком на руках. В полутьме комнате ее большие, зеленые глаза блестели. Она была без платка, бронзовые волосы стягивал тяжелый узел на затылке. Степан опустился на колени и припал лицом к ее ногам, плача, шепча что-то. Марта оказалась рядом, от ребенка пахло молоком. Она, тихо рыдая, обняла его: «Степушка, любимый мой, Господи, спасибо, спасибо тебе...». Мальчик проснулся и открыл голубые, еще туманные глазки. Степан, едва дыша, протянул к нему руки. Они так и сидели на чистом, вымытом полу, втроем, плача. Марта кормила ребенка, он целовал ее пальцы, осторожно касался губами щеки мальчика: «Петенька, сыночек мой, я здесь, я с тобой, милый…»
Степан заставил их лечь спать, прикрыв одеялом. Быстро поправив очаг, он принес огня. Марта все-таки проснулась. Помотав головой, девушка твердо велела: «Ты мне все должен рассказать, милый. Я принесу воды, помою тебя, а ты все расскажешь». Потом она нежно, осторожно коснулась новых шрамов на спине: «Ты очень рисковал, Степа. Он мог бы тебя убить. Он жестокий человек, Шамиль».
-Я хотел найти тебя, - просто сказал Степан: «Вас двоих, милые мои. Ради этого я бы что угодно сделал».
Марта посмотрела на Петеньку. Мальчик спал, завернутый в шаль. Она устроилась в руках у Степана: «Ложись и отдыхай. Я сама все сделаю, любовь моя. Ты ведь так устал, так устал».
Она вся была теплой и ласковой, она гладила его, маленькими, мягкими руками. Подняв голову, Марта рассмеялась: «Ты вовремя приехал, Степушка. Шамиль на мне жениться собрался. Сейчас расскажу тебе, - она говорила, а Степан, поцеловал ее: «Не выбрасывай эти письма, милая. Они нам пригодятся еще».
-Я ничего не выбрасываю, - хмыкнула Марта, - здесь и шашка твоя, и книги тоже. Я их тайком читала, когда не видел никто. Степа, - она приподнялась на локте, - но ведь нам теперь нельзя в Россию возвращаться.
- И раньше было нельзя, - Степан уложил ее обратно: «Мы следующим летом возьмем лодку, до этого я денег заработаю, у Шамиля, и пойдем через Каспийское море в Персию, или Бухару. Так легче. До Черного моря здесь далеко, да и второй раз я на эту войну, - Степан усмехнулся, - попадать не собираюсь».
-Оттуда до Бомбея доберемся, - кивнула Марта: «Там контора «К и К» есть, отправят нас в Лондон». Она зевнула и Степан велел: «Спи, любовь моя. Я Петеньку рядом положу, и спите». Он обнял жену и сына. Степан еще долго лежал, слушая их дыхание, повторяя: «Господи, пусть минуют нас беды и несчастья, прошу тебя». Петенька заворочался, Марта покормила его, и они со Степаном заснули, держась за руки, не отрываясь друг от друга.
Пролог
Варшава, лето 1855
На чердаке старого дома, напротив гостиницы пани Гринберг, на Иерусалимских аллеях, было солнечно. Ноздри щекотала пыль на половицах. Мужчина в куртке мастерового оторвался от бинокля. Обернувшись к приятелю, что сидел, разложив на коленях холщовую салфетку, с аппетитом чавкая, он сказал:
-С этой будет легче всего. Тем более, она не местная. При ней только мать и бабка. Дела на пять минут. Дай мне своей курицы, что ли, а то я проголодался, - он усмехнулся. Второй мужчина, в кипе, протянул ему ножку и обиженно заметил: «Мог бы и трефного поесть».
-А мне, - подмигнул ему поляк, - нравится кошер, приятель. Девушки ваши, - он облизал губы, - тоже.
Его звали Франтишек. Он родился на западе Польши, в местах, где народ издавна промышлял контрабандой. Прусская граница была под самым носом. Его отец был немцем, мать полькой, он говорил на пяти языках. Франтишек начал с контрабанды и подделки документов, еще в юности. Потом он стал заниматься налетами, заказными убийствами и похищением людей. Весной его вызвали в Будапешт. Невидный человечек, говоривший на изысканном французском языке, вручил ему задаток за интересный заказ. Такого Франтишек еще никогда не делал.
-Помните, - поднял палец человечек, - нам не нужен второй сорт. Только девственницы, только самое лучшее. Из Варшавы, Франкфурта и Амстердама. Найдите там людей, которые смогут посмотреть, как бы это сказать, на девушек в приватной обстановке.
Устроить это было легко. По возвращении в Варшаву, Франтишек встретился со старым другом, Ициком Копыто. Тот собирал дань со всех еврейских торговцев города. Похлопав его по плечу, поляк улыбнулся: «Есть дело, дорогой. По окончании ты блядей сможешь купать в шампанском, обещаю».