Мандель вздохнул, рассматривая красивые иллюстрации: «Денег у этих Судаковых куры не клюют. Надо было мне сюда с Яаковом приезжать. Ему как раз восемнадцать. А этой Шуламит, четырнадцать, наверное. Сказано: «В восемнадцать лет под хупу».
Мать сидела за просторным, дубовым столом, обложившись счетными книгами. Она подняла зеленые, прозрачные глаза. Сняв очки в золотой оправе, Дина усмехнулась: «Почитаем письма. Я потом с этим господином Манделем надолго засяду, чувствую».
Дина Судакова потянулась за разложенными на столе конвертами без марок. Они до сих пор, по старинке, передавали почту через торговцев. «Телеграф надо завести, - хмыкнула Шуламит, открывая конверты. «В Европе есть, а мы чем хуже?»
-Султану это посоветуй, как с ним встречаться будешь, - мать отпила кофе из серебряной чашки: «Сначала те, что от дяди Аарона и тети Евы».
-Дорогая сестра! - начала Шуламит, - надеемся, что у вас все в порядке. В Лидсе дела идут по-прежнему. Мы закончили ремонт церкви. Она стала еще красивей, ты бы ее и не узнала. Приют процветает, Мэри и Анита посылают вам самые теплые пожелания здоровья и счастья. За маминой могилой ухаживают. Мой друг по Кембриджу, помощник настоятеля в соборе Дарема. Он присматривает за надгробием. Отправляем вам немного новых книг, осенью пришлем еще. Поздравляем тебя, Исаака и Шуламит со скорым праздником Песах. Твой брат, преподобный отец Аарон Корвино.
Ева писала, что у них, в Саутенде, уже тепло, она читает, и ходит на прогулки. Шуламит подняла глаза: «А почему тетя Ева не в Лондоне живет?»
-В Саутенде воздух лучше, - объяснила Дина, - у нее, еще с Австралии, легкие слабые. Дай-ка, - попросила мать. Просмотрев письмо, Дина вздохнула: «С каждым годом все неразборчивей пишет. Господи, это на всю жизнь. Бедная моя сестричка..., - она убрала конверт и велела: «Теперь от бабушки Ханы».
Ханеле писала, что у них все хорошо, внучка, тоже Хана, ровесница Шуламит, отлично учится. Дина подумала: «Дочка тети Ханеле, наверное, и замужем не была. Впрочем, такие, как они, с кем уживутся?»
-Насчет того, о чем мы беспокоимся, милая племянница, - прочла Шуламит, - могу тебе сказать, что в скором будущем мы узнаем добрые вести. Ничего более, как ты понимаешь, сказать я тебе не могу. К нам иногда заезжает знаменитый польский поэт Мицкевич, он друг Ханы. Посылаю его новые стихи. Думаю, они вам понравятся.
Дина отчего-то вспомнила, как Ханеле, еще перед ее свадьбой, сказала: «К вам придет человек, и отдаст вам самое дорогое. И вы это возьмете».
- Или люди…, Не помню. А больше ничего она не сказала. Ни про выкидыши мои, ни про троих мальчиков, что мертвыми родились. Одна Шуламит у нас, и все. И больше детей не будет. А ведь она все видела. Что теперь делать, если она не говорит дурных вещей.
-Авиталь пишет, что у них тоже все хорошо, - закончила Шуламит. Посмотрев на мать серыми, отцовскими глазами, девочка хмыкнула: «Хотела бы я, чтобы бабушка Ханеле сказала, за кого я замуж выйду».
-За юношу, - усмехнулась Дина. Она передала дочери тяжелую книгу: «Посчитай проценты Горовицей за первые три месяца этого года, и зови господина Манделя».
Шуламит проскользнула в дверь. Дина, как всегда, подумала: «Ничего страшного. Просто на нашей фамилии ее муж будет, вот и все. Как она в возраст войдет, очередь из сватов выстроится. Единственная наследница. Она и так во всех книжках, отсюда до Нью-Йорка. Опять же, этот мальчик, Джошуа, сюда приезжает. Он ее, правда, на год младше, но это не страшно. Хотя вряд ли госпожа Горовиц разрешит правнуку на Святой Земле остаться».
-А где рав Судаков? - услышала Дина удивленный голос. Она поправила атласный, серо-зеленый тюрбан, что закрывал ее волосы. Отложив механическую ручку, поднявшись, женщина радушно сказала: «Добро пожаловать на Святую Землю, господин Мандель. Рав Судаков глава ешивы, глава раввинского суда, надзирает за кашрутом…., Сами понимаете, - Дина развела руками, - делами занимаюсь я».
Закрытое, строгое платье из такого же, серо-зеленого муара, переливалось в свете полуденного солнца. Мандель заметил золотые часы на браслете, что выглядывал из-под отделанного кружевом, глухого рукава. На носу и щеках у нее были мелкие веснушки.
-Как-то не принято..., - пробормотал торговец.
Госпожа Судакова надела очки и пристально посмотрела на него. «Задумает она о поле, и приобретает его; от плодов рук своих насаждает виноградник, - процитировала женщина.
-Вы будете спорить с царем Шломо, благословенной памяти? - поинтересовалась Дина.
-Нет, - обреченно признал Мандель, опускаясь в уютное, обитое кожей кресло. «Не буду, госпожа Судакова.
-Вот и славно, - она достала черновик контракта. Дина пробежала его глазами: «Начнем».
Амстердам
Кровать пациента отгораживали холщовые занавески. Доктор Кардозо, вытерев руки, взглянул на студентов, что собрались в палате: «Господа, я неоднократно говорил, что необходимо менять халаты после того, как вы побываете в прозекторской. И обязательно мыть руки в растворе хлорной извести. Доктор Земмельвейс, в Вене, этими мерами добился того, что смертность матерей в родильном отделении снизилась в семь раз».
-Доктор Земмевельвейс сумасшедший, - пробормотал кто-то. «При всем уважении к вам, доктор Кардозо, нет ни одного доказательства...»
Шмуэль чиркнул спичкой. Закурив, врач нарочито спокойно сказал: «Мне не нужны никакие доказательства, герр Таубер. Мне достаточно анализа цифр смертности за последний год. С тех пор, как я вернулся из Южной Африки и ввел новые правила обращения с больными, в Лейденском университетском госпитале стали меньше умирать. Всем быстро переодеваться и мыть руки! - велел он.
Студенты покорно вышли. Шмуэль, приоткрыл окно. Шел бесконечный, мелкий дождь, на выложенном булыжником дворе госпиталя понуро стояла запряженная в телегу лошадь. Он увидел, как из прозекторской вынесли гроб, и стряхнул пепел: «Мы, конечно, не всесильны. Проклятое заражение крови, мама от него умерла. Одной хлорной известью его не победишь».
Он услышал веселый голос пациента: «Доктор, вы курите, а мне тоже хочется».
- Я к вам уже иду, - Шмуэль, невольно улыбнулся.
Он отдернул занавеску и присел на кровать.
-Сейчас студенты помоются, - Шмуэль передал больному портсигар, - посмотрим напоследок вашу ногу, капитан ван дер Вельде, и поедем потихоньку в операционную, - он коснулся запястья пациента и посчитал пульс. «Ровный, - бодро сказал Шмуэль, - вы не волнуетесь совсем. Так и надо».
Капитан помолчал, затягиваясь сигарой.
-Отменный табак, - заметил он. «Доктор, - серые глаза взглянули на Шмуэля, - как же так? Неужели это, - пациент указал вниз, на прикрытую простыней ногу, - случилось потому, что я искупался в реке?»
-Я видел такие язвы, капитан, - Шмуэль провел ладонью по его лбу: «Жара нет. Она вообще почти безболезненна, эта язва. Только, конечно, ее никак не вылечить».
-Видел, - повторил врач, - когда работал в Кейпе. Она распространена в Западной Африке. Вы как раз в Гвинее купались, как вы говорили, когда корабль там стоял. Скорее всего, в воде тропических рек и озер присутствуют какие-то организмы, пока неизвестные человеку. Мой вам совет на будущее, избегайте их.
-Я теперь в Амстердаме буду сидеть, - пробурчал ван дер Вельде, - в отставке. Какой из меня моряк без ноги?
-Это еще почему, - ободряющим тоном сказал Шмуэль, - мы вам ниже колена ее ампутируем. По мачтам вы не карабкаетесь, а торговый флот переходит на силу пара. Я сюда из Кейпа на таком судне шел. Вам всего сорок, мы ровесники, я вас на два года младше, капитан. Еще походите и в Батавию, и на Кюрасао, обещаю вам.
-Хороший вы врач, - отозвался ван дер Вельде. «Спасибо вам».
-Спасибо скажете, когда в свой следующий рейс отправитесь, - усмехнулся Шмуэль, и прислушался: «Тушите сигару, студенты возвращаются».