– И Петра возьму в Нью-Йорк, – размышлял Эйтингон, – они ровесники, подружатся. Паук еврей, мы с ним найдем общий язык, – Эйтингон, в случае нужды, пользовался своим происхождением. Он знал, что Янсон тоже так делает. Эйтингон хлопал его по плечу:
– Правильно, Сокол. Если майор Кроу хочет говорить о Библии, и этом…, – Наум Исаакович пощелкал пальцами:
– О Бахе, – усмехнулся Янсон. Эйтингон кивнул: «О нем, да. Пусть говорит, ты для такого лучший собеседник».
Они с кузеном помолчали. Стивен вздохнул:
– Изабелла не уедет, несмотря на то, что я много раз ее просил. Антония тоже упрямая девушка. На фронт собралась, – майор покрутил головой. После прибытия интернациональных бригад, и целого дня беспрерывных боев на западе, линия фронта стабилизировалась. Республиканцы отбили университетский квартал. Они хотели использовать затишье для дополнительного укрепления города.
Мишель потушил папиросу: «Сейчас». Переписав адрес кузена Меира, то есть мистера Марка Хорвича, в блокнот, он стер карандаш с обратной стороны фотографии. Мишель понимал, что не стоит объявлять всем и каждому, где живет родственник. В Стивене и других он был уверен, но все равно, осторожность не мешала.
– Карточка ко мне попала совершенно случайно, – предупредил Стивена Мишель: «Мне сказали, что этот человек, немец, следит за Прадо. Ты его не видел, на аэродроме?»
Стивен повертел снимок:
– Гражданских лиц в Барахас не пускают, у нас строго с такими вещами. Тем более, с тех пор, как русские приехали. Нет, – майор Кроу задумался, – никогда в жизни его не встречал, – он зажег фонарик и внимательно рассмотрел человека на фото: «Но я его запомню. Девушкам не говори, – велел Стивен, – незачем им волноваться. А как его зовут?»
Тони замерла на пороге гостиной, с фарфоровым блюдом в руках.
Она чуть не сказала: «Максимилиан фон Рабе».
Девушка сжала тарелку:
– Молчи. Он обещал, что убьет всех, Изабеллу, Стивена. Стивен каждый день, жизнью рискует. Молчи. Сделай все, что надо, получи фото, уезжай в Валенсию, а оттуда в Америку. Фон Рабе не будет меня преследовать, я ему больше не нужна…, – Тони старалась не думать о неизвестном, русском юноше:
– Он даже не узнает, кто я такая…, – поняла Тони:
– Только мое имя, и все. Он не пойдет в штаб фронта, не станет выяснять мою личность…, – фон Рабе сказал, что она не должна больше встречаться с юношей: «Один раз, – улыбнулся гауптштурмфюрер, – ничего другого от вас не требуется, леди Холланд».
– Это пока один раз, – прибавил, про себя, Макс, – а там посмотрим. Леди Холланд у нас на крючке. Она уложит его в постель столько раз, сколько понадобится для дела. Я бы их даже поженил, – фон Рабе расхохотался, разговаривая с коллегами, – но такого никогда не случится. Их обоих, в этом случае, расстреляют, а нам подобный исход не нужен. Мы хотим, чтобы Муха работал долго и продуктивно, на благо Германии.
Фон Рабе не хотел называть агента Самсоном, еврейским именем. Он не мог преодолеть брезгливость. Русского решили окрестить Мухой:
– Он сядет на мед, – весело сказал Макс, – да и кто бы ни сел…, – встречаясь с леди Холланд, Макс поймал себя на том, что представляет фрейлейн Кроу.
– Прекрати, – разозлился фон Рабе, – прекрати вспоминать еврейку с кривыми ногами и плоской грудью. Леди Антония всегда в твоем распоряжении. Она раздвинет ноги по щелчку пальцев…, – девушка сдерживала крик, а он слышал голос фрейлейн Кроу, видел рыжие, коротко стриженые волосы:
– У нее только одна бабушка еврейка. Можно выписать ей свидетельство почетной арийки. Она гениальный физик, она нужна рейху. Она согласится, непременно. Она ученый, разумный человек. Не хочет же она всю жизнь просидеть в Дахау, пусть и в особом блоке. Получит свидетельство, и я на ней женюсь…, – Макс, не выдержал и застонал, так это было хорошо:
– Привяжу ее к себе. Женщина никуда не убежит от мужчины. Леди Антония тому пример…, – он держал девушку за плечи. Тони лежала на боку:
– Уберите голову в подушку. Нужно, чтобы его лицо четко отразилось в объективе.
Тони покачнулась, но заставила себя выпрямиться: Она позвала:
– Стол готов, а потом потанцуем.
Она посмотрела на белокурые волосы Мишеля:
– Если я ему понравлюсь, если он меня отведет в свой пансион, я ему все расскажу. О фотографиях, о фон Рабе. Но тогда он пойдет в республиканскую милицию. Стивен обо всем узнает…, – они зажгли свечи на кухне. Тони надеялась, что все спишут румянец на близкие огоньки:
– Господи, какой стыд. Только бы он поцеловал меня, только бы захотел…, – кузен ей сразу пришелся по душе. Тони рассказывала о Барселоне и Оруэлле. Мишель, весело, заметил:
– Я ему документы сделал, кузина. У меня мастерская в Париже оборудована. Когда здесь все закончится…, – он повел рукой, – я хочу в Германию отправиться. Кузен Аарон евреев вывозит, я буду ему помогать, с фальшивыми бумагами, – спокойно прибавил Мишель. Майор Кроу, одобрительно, проворчал:
– Молодец. Надо выпить за то, чтобы Гитлер, наконец, провалился в тартарары, вместе со всей бандой…, – они чокнулись. Герцогиня, серьезно, кивнула: «Так оно и случится».
В гостиной играл патефон, они танцевали танго Гарделя. Тони надела шелковое, купленное в Барселоне платье, чуть ниже колена. Она взяла у герцогини парижские духи и тоже пахла горьковатой лавандой. Девушка, незаметно, оглянулась на подругу и майора Кроу. Она шепнула на ухо Мишелю:
– Кажется, мы немного мешаем. Давайте, убежим на кухню, покурим…, – Тони первой присела на подоконник. Она закинула ногу на ногу, край платья задрался, белая кожа мерцала в огоньках звезд. Мишель велел себе отвести глаза от стройной ноги. Во время танго она прижималась к нему маленькой грудью. Белокурые, коротко стриженые волосы, были совсем рядом, она легко, неслышно дышала. Тони затягивалась папиросой. Девушка посмотрела на него, большими, прозрачными глазами:
– Моя прабабушка Полина, что в Иерусалиме похоронена, и прадедушка тоже на вечеринке встретились, в Уайтчепеле. Коммунистической вечеринке, – смешливо прибавила девушка:
– Они влюбились друг в друга, с первого взгляда. Испытали взаимное влечение…, – понизив голос, Тони придвинулась ближе к Мишелю: «Вы верите в любовь с первого взгляда, кузен?»
Он вспомнил темные глаза Момо, ее шепот: «Я буду тебя ждать, мой Волк…».
– Верю, – кивнул Мишель. Рука девушки легла ему на плечо:
– И я верю. И во влечение тоже…, – за дверью слышалась музыка:
– Давайте потанцуем здесь…, – Тони скользнула ближе, – только мы с вами. Или пойдем к вам, в пансион…, – Мишель выбросил окурок за окно:
– Нельзя. Такое бесчестно. Хватит и того, что Момо…, – он соскочил с подоконника:
– Верю, кузина. Но не здесь, и не сейчас. Мне надо идти, завтра меня ждут на вокзале, на рассвете. Спасибо за вечеринку, рад был познакомиться…, – дверь хлопнула. Тони опустила голову, глотая слезы: «Значит, так тому и быть».
Утром Изабелла осталась в хранилище графики одна. Мишель, с рассветом отправился на вокзал Аточа. Пять вагонов с картинами и графикой охраняли республиканские солдаты. Поезд шел по территории, не занятой франкистами, но правительство не хотело рисковать национальным достоянием Испании.
Изабелла описывала и складывала в свободные папки оставшиеся рисунки, гравюры и офорты. Подняв голову от кураторского журнала, девушка, внезапно, вздохнула. Вчера Мишель ушел, Тони отправилась спать, а они со Стивеном долго оставались в гостиной. Изабелла, краснея, вертела ручку:
– Почти ничего не случилось. Но я и не знала, что может быть так хорошо. После свадьбы будет еще лучше…, – жених, ласково взял ее лицо в ладони:
– Я уверен, что мы вернемся в Мадрид, любовь моя, – тихо сказал Стивен:
– Франкистов разобьют, мы приедем в Испанию. Я знаю, ты будешь скучать по своей стране…, – прикусив губу, Изабелла коротко, сдавленно всхлипнула: