– Ради него бы я рискнул, – мучительно подумал Отто, – рискнул бы всем. Надо излечиться. Это расстройство, временное. Надо найти девушку, арийку. Надо жениться, завести детей…, – Отто знал, что его, как он выражался, порок, наказывается заключением в лагере. Фон Рабе ничего не мог сделать. Им привозили папки будущих пациентов. Отто, мысленно, отмечал тех, на кого он хотел бы посмотреть лично. Приезжали автобусы, Отто сравнивал фотографии и лица людей, и принимал решение.
Он был добр к больным, и приносил им сладости. Умственно отсталые, в большинстве своем, были доверчивы, и улыбались знакомому врачу. Отто, в кабинете, гладил их по голове и кормил конфетами. Некоторые, потом, плакали, от боли, Отто их утешал.
Мистер Кроу повернулся, Отто увидел лазоревые глаза. Врач, невольно, покраснев, заставил себя успокоиться:
– Он здесь ночует. Не смей, ты ставишь под удар карьеру. Он донесет, даже если ничего не случится. А если он и сам такой? – внезапно, подумал Отто:
– Он не говорил, что у него есть невеста. Хотя он молод. Забудь, – строго велел он себе. Врач откашлялся:
– Все готово. Процедурная в подвале, я вас провожу. Мы делали такие…, – Отто помялся…, – вмешательства. В этот раз все тоже пройдет удачно…, – он провел рукой по белокурым, стриженым под машинку волосам. Отто сбил невидимую пылинку с сияющего чистотой халата. В разговоре с Питером Генрих пожал плечами:
– Не знаю, что они придумали. Может быть, действительно, как ты говоришь, лечат пенициллином. Понятно, что они не хотят распространяться о новом лекарстве, раньше времени.
Глаза Отто фон Рабе светились восторгом.
– Вы увидите будущее немецкой медицины, – гордо сказал врач, распахивая дверь на лестницу. Ощутив холод, снизу, Питер поежился. Отто пошел вперед. Они стали спускаться по выложенным плиткой ступеням.
Окон в подвале не имелось, он освещался белым, электрическим светом. Комнату отделали таким же белым кафелем. Процедура была экспериментальной, помещение подготовили месяц назад. Фон Рабе и другие врачи колебались, выбирая метод. Американские коллеги поделились опытом умерщвления людей, приговоренных к смертной казни. Больше десятка лет в Америке использовались газовые камеры.
На совещании в Берлине, посвященном будущей программе по дезинфекции рейха, как ее называли доктора, личный врач фюрера, Карл Брандт, заметил:
– Американцы правы. Инъекции требуют расходов. Надо покупать лекарства у фармацевтических фирм, оплачивать работу врачей и медсестер…, – его поддержал главный медицинский советник Берлина, доктор Конти:
– Более того, господа, пропускная способность центров должна увеличиваться. У нас есть план, – Конти указал на бумаги, разложенные по столу, – и мы не будем от него отступать. Мы выполняем волю фюрера.
Контролем исполнения воли фюрера, занимался начальник его личной канцелярии, партайгеноссе Боулер, тихий человек в круглых очках, известный пристрастием к витиевато написанным документам. Он не вмешивался в дискуссию врачей.
Боулер только, мягко, заметил:
– Не забывайте, господа, у нас есть три года, чтобы наладить процесс. За это время вы должны добиться идеальных результатов. Ваши находки будут использоваться, в отношении представителей неполноценных рас.
Медики работали, рука об руку, с инженерами и химиками. Американцы устраивали отдельные помещения для дезинфекции. Газ, пущенный в больничную палату, мог распространиться по коридорам, и отравить медицинский персонал. В Америке такое несчастье произошло с охранниками тюрьмы, где впервые использовался метод. Кроме беспокойства о здоровье работников, существовала проблема стоимости дезинфекции. Угарный газ был незаметен для человека, люди просто задыхались. Однако, чтобы его получить, требовалось жечь бензин. Партайгеноссе Боулер не преминул напомнить врачам, что рейх закупает нефть за золото:
– Пока мы не добрались до каспийских промыслов, надо экономить горючее.
Фирма Degesch выпускала пестицид, на основе синильной кислоты, под названием Циклон-Б. Вещество разработали два десятка лет назад, в группе под руководством нобелевского лауреата, химика Габера. Габер, еврей, покинул рейх. Экономисты подсчитали, что, использование газа обойдется дешевле. Боулер добавил:
– Персонал, занимающийся дезинфекцией, надо проинструктировать об утилизации золотых зубов, – он поправил очки, – присутствующих во рту объектов. Особые пометки в бумагах, на телах, и так далее…, – рейх нуждался в золоте.
На семинаре они говорили и об изъятии головного мозга у объектов дезинфекции. Коллеги, изучающие наследственные и психические болезни, были заинтересованы в образцах.
Восьмилетний мальчик Пауль, ничего этого не знал. Он только знал, что сегодня было тепло. Ему дали сладкую конфету. Он сидел, наклонив светловолосую голову, на кафельном полу. Пауль все время улыбался. Он был ласковым ребенком, хотя и не умел говорить, а только мычал, на разные лады. Мальчик любил возиться с игрушками. Утром у него появилась новое занятие, деревянная пирамидка. Пауль сосредоточенно снимал кольца, моргая раскосыми глазами. Он был сиротой, сыном неизвестного отца. Мать оставила его в детском приюте. На папке Пауля сделали пометку, отобрав ребенка для опытов с новой программой дезинфекции. Комната была ему незнакома, но Пауля увлекла игрушка. Он даже не обратил внимания, что тяжелая, железная дверь захлопнулась. Мальчик остался один.
Отто обернулся к гостям:
– Все просто. Гранулы отравляющего вещества попадают в камеру по специальным трубам. Они подвергаются воздействию воды, и начинают испускать газ. Объект умирает в течение десяти минут…, – Отто посмотрел на часы:
– В случае детей, как сейчас, все занимает меньше времени. Мы собираемся, в будущем, использовать камеру для массовых операций…, – он положил ладонь на рычаг:
– Перед вами, Петер, процедура, которая изменит рейх, очистит его от вредных элементов…, – Питер стоял, молча, не двигаясь.
Мальчик, подняв голову, широко улыбнулся.
Посмотрев на Генриха фон Рабе, Питер даже испугался. Серые глаза блестели ледяным огнем, Генрих побледнел.
– Думаю, Отто, – спокойно сказал Генрих, – не стоит использовать камеру для одного объекта. Тратить газ, электричество, твое время, в конце концов. Мы поняли ход процесса, большое спасибо. Я уверен, что в будущем программу ждет успех…, – Генрих похлопал брата по ладони. Белые, ухоженные пальцы Отто лежали на рычаге:
– Вы молодцы. Наше министерство поощряет экономию ресурсов рейха. Он ведь, – Генрих коротко кивнул на дверь, – никуда не убежит. Присоединишь его к массовой акции…, – Отто помялся:
– Я хотел, чтобы Петер увидел наши достижения, работу химиков…
– Я увидел, – Питер, изо всех сил, заставлял себя удержаться на ногах:
– Прогресс медицины рейха, науки, расцветающей под мудрым руководством фюрера, очень впечатляет…, – борясь с тошнотой, он велел себе:
– Нельзя! Не сейчас! Ребенок еще в камере…, – Генрих фон Рабе снял руку брата с рычага:
– Надо открыть дверь, Отто. Ты говорил, что объекты могут испугаться, производить шум…
– Поэтому мы оборудуем камеры в подвалах, – пожал плечами Отто фон Рабе.
Брат был прав. Гранулы газа расходовались в соответствии с планом. Пауль ожидал других детей, которых должны были доставить в центр. Процедура над ним была личной инициативой Отто. Доктор, со вздохом, открыл дверь. Показав собранную пирамидку, ребенок захлопал в ладоши. Генрих проследил глазами за братом, Отто вел мальчика наверх. Питер покачнулся, Генрих прошипел, сквозь зубы: «Не здесь! Терпи, слышишь меня!»
Его рвало. Он стоял на коленях, перед унитазом, в маленьком туалете их комнаты, обессилено дыша, плача, хватая ртом воздух. Генрих осторожно, аккуратно, поддерживал его голову.
– Дай пистолет, – шепотом потребовал Питер, – немедленно. Я его лично застрелю…, – его опять вывернуло. Питер жалобно разрыдался, опустив в ладони мокрое от слез, испачканное рвотой лицо: