– При Ильинской приходской церкви, – Пелагия подлила девушке чаю, – обитель воздвигли на пожертвование царицы сибирской, как ее называли, полюбовницы тюменского воеводы. Антихристы не отнимут у людей Иисуса и Божью матерь. Здесь остался один храм, и он всегда битком набит… – мать Пелагия водила гостью на службу в Вознесенский собор. Храм закрыли в тридцать седьмом году, после расстрела новосибирского архиепископа Сергия, однако во время войны вернули верующим:
– Другие церкви все в руинах лежат, – кисло сказала мать Пелагия, – впрочем, ты у нас вообще Спасова согласия, раскольница то есть… – девушка допила чай:
– Сие по нынешним временам неважно, матушка, – тихо сказала она, – Антихрист на всех ополчился, сейчас не время для раздоров… – Пелагия неожиданно легко поднялась:
– Это ты верно сказала. Но в соборе тебе больше появляться не след, ты у нас бесовские бумаги отрицаешь, беспаспортная. Ладно, молебен мы с тобой сами споем… – девушка хорошо знала службу, у нее был красивый голос:
– Она тоже красивая, только очень суровая – подумала Пелагия, – она год сама спасалась, в тайге… – по словам гостьи, скит был мужским:
– Мне дали топор с пилой, отправили в лес… – она даже хихикнула, – пришлось самой рубить келью, готовить на костре… Молиться я в скит ходила, но стояла за завесой. Припасы мне отец келарь оставлял, меня баловали, можно сказать… – о прошлом гостья не распространялась, а мать Пелагия ее ни о чем не спрашивала:
– Даже по нынешним временам такое опасно, – отказавшись от топчана, девушка спала на полу, укрываясь пальто, – да и какая мне разница? Она верующая, она примет постриг и уйдет от мира… – девушка хотела поселиться в тайге, основав женский скит:
– Где-нибудь в глухих местах, – сказала она, – куда Антихристу хода нет… – мать Пелагия достала из поставца дореволюционную минею:
– Ладно, святому отче ты помолилась… – при строительстве Новосибирского водохранилища ушла под воду могила чтимого в епархии старца, – в Академгородке побывала… – гостья ополоснула в тазу посуду:
– И вовсе бесовское место, – решительно сказала она, – глаза бы мои его не видели. Но никак иначе до города было не добраться… – она отряхнула руки о холщовый фартук:
– Поживу с вами до Покрова, а после праздника поеду дальше на восток. Хотя через неделю от Покрова ваши именины… – Пелагия весело согласилась:
– Именно. Не положено гостю бросать хозяина перед торжеством… – девушка поправила темный плат:
– Не брошу, матушка. Сегодня у нас память первомученицы Феклы, да… – Пелагия вспомнила житие святой:
– Она обручилась со знатным юношей, но, услышав проповедь апостола Павла, решила посвятить себя Иисусу. Ее привели на суд и ее собственная мать вскричала:
– Огнем сожги беззаконницу посреди театра градского, дабы все жены впредь страшились, ее примером вразумленные… – избежав от костра и травли дикими зверьми, святая закончила свои дни в пустынном житие, девяностолетней отшельницей:
– У Марии так же случится, – подумала мать Пелагия, – глаза у нее упорные… – она кивнула: «Ее самой. Вставай за минею, пора обедню служить».
Кольцо Маша держала надежно зашитым в тайнике, в кармане ее полушерстяного платья. Кое-какие вещи, крепкие сапоги, теплую кофту, шарф с пальто и брезентовый рюкзак она получила от истинно верующих, гостюя у них в сибирских городах. Избегая попадаться на глаза милиции, она пользовалась пригородными электричками, короткими автобусными рейсами. Привечавшие ее люди часто жили на окраинах, в старых домиках. Маша помогала по хозяйству, присматривала за детьми, пела по памяти молебны. Забирать из скита минею было опасно, однако она знала воскресную службу почти назубок. В кармане ее рюкзака лежало дореволюционное издание Евангелий с Псалтырем.
Никонианскую книгу, как выразились бы в скиту, Маше подарили в Тюмени. Тамошняя ее хозяйка, тоже тайная монахиня, спасалась в Богородично-Рождественском монастыре:
– От нее я и получила адрес матери Пелагии… – Маша слушала ровное дыхание настоятельницы, – хорошая она женщина… – к именинам игуменья собиралась напечь пирогов:
– День скоромный будет, – девушка посчитала на пальцах, – с капустой и яйцом, с рыбой, ради такого праздника… – Пелагия обещала и ржаную коврижку с медом. Пироги по престольным торжествам пекли и в скиту. Отец келарь всегда оставлял для Маши несколько кусков. У себя в келейке она могла только варить суп на костре:
– Хлебом меня тоже снабжали, – вздохнула девушка, – и вообще заботились обо мне… – она не обижалась на десяток стариков, обретавшихся в скиту: