Все считали, что именно здесь, на правом фланге войск союзников, решится исход битвы. Поэтому в воодушевлении немецкие и имперские солдаты закричали: «Да здравствует король Ян Собеский!»
Кара-Мустафа лишь теперь понял, что главное наступление будет не по дороге вдоль Дуная, а с гор, занятых польскими войсками. Поэтому он снова начал быстро перегруппировывать свои силы, перебрасывая отряды с правого на левый фланг и прекратив контратаки под Хейлигенштадтом. Но поздно!
Видя, что события пока развиваются успешно, Ян III выслушал мессу, затем покинув командный пункт герцога Лотарингского, спустился с Каленберга, сел на коня и отправился к своим отрядам. Съел обед, «смешанный с пылью», построил войска к бою. На горе Росскопф позиции заняло правое крыло под командованием гетмана Яблоновского, где крайними справа были драгуны, готовые к отражению огнем возможной атаки татар, находившихся напротив и несколько правее поляков. Середина боевых порядков расположилась на горе Грюнберг. Около монарха стояли отборные гусарские хоругви самого Яна III, королевичей Якуба и Александра, а также отряды, вооруженные аркебузами. Левое крыло под командованием польного гетмана Сенявского расположилось на горе Драймаркштайн. Войска были сформированы в пять эшелонов, с пехотой впереди, разбитой на восемь бригад.
После построения отрядов перед ними появился король. Он сидел на прекрасном арабском скакуне, без доспехов, так как избыточная полнота не позволяла ему надеть панцирь. На нем был белый жупан из китайского шелка и темно-голубой кунтуш, на голове — шапка с пером цапли, приколотом бриллиантовой булавкой, в руке он держал жезл. Перед ним ехали два знаменосца. Первый держал знамя с гербом Собеских, второй — копье с соколиным пером, символом верховного главнокомандующего{76}. Рядом с королем ехал в красивых, сверкающих доспехах королевич Якуб с шишаком (каской) на голове, шпагой на боку и саблей, притороченной под коленом. В рядах установилась глухая тишина. Минуту спустя король обратился к войскам с речью. Мощный крик, вырвавшийся из тысячи грудей, был ответом на его слова, призывающие к бою.
Вначале в атаку должна была идти пехота, потому что только она могла выбить турок из ущелий и виноградников и проложить дорогу коннице. Выносливый польский крестьянин, несмотря на трудный марш и бессонную ночь, несмотря не скудную еду из нескольких сухарей, с радостью ринулся в бой, встреченный огнем сотен турецких мушкетов. «Такое было место на тех горах, где мы бились, — писал генерал Контский, — что на земле, на которой, казалось, не было препятствий, приблизившись, мы обнаруживали или ров отвратительно глубокий, или виноградники с каменной оградой, с нее на несколько локтей надо было прыгать или перелезать. И так постоянно одна трудность за другой, аж до самых турецких шатров… Завладели мы той первой горой без особого труда и разместились на ней. Был тогда между нами и турками ров или долина очень глубокая, в которую спускались турки и татары с правого (т.е. их левого) крыла, мы же в них из легких пушек стреляли и форпосты наши на полгоры спустили. В это время конное войско выходило из леса и на той горе строем становилось, которого ордо (боевой порядок) смешался до горячего часа… однако такой была диспозиция его милости короля»{77}. Ни турецкий огонь, ни преграды на местности не остановили пехоту. Гнали турок, немало людей полегло, но натиск солдат, которые сломя голову шли, турки выдержать никак не могли.
Огромную помощь оказывала пехоте артиллерия, которой умело руководил генерал Контский, командовавший в тот день и драгунами. Это артиллерия своим огнем уничтожала валы и каменные ограждения виноградников, за которыми укрывались янычары, а также наносила неприятелю чувствительный урон картечью. Пехота атаковала отдельные пункты сопротивления врага в развернутом строю. Взяв очередную позицию, солдаты ожидали, когда подтянутся орудия, затем атаковали следующую, и так вплоть до выхода на равнину. В огневом сражении с янычарами они очень быстро добились преимущества, как и в рукопашных схватках, в которых длинные польские бердыши достаточно легко ломали сопротивление турецких сабель.
Между 14.00 и 15.00 польская пехота завладела лежавшими на ее пути всеми четырьмя горами, господствующими над долиной, прилегающей к предместью, куда они теперь оттеснили турок. Это открыло дорогу кавалерии — до турецкого лагеря были теперь только покатые склоны, дающие возможность для кавалерийской атаки. Призрак поражения все отчетливее стал вырисовываться перед всей армией Кара-Мустафы.