А еще он удивился, когда заметил две складки у ее губ, справа и слева. Эти губы были ему так знакомы! Как часто он не просто смотрел на них, а изучал их со всей страстью: для него они были все равно что отдельное тело, отдельная часть земли, нечто, что существует само по себе, по собственным законам столь же явственно, как вишни или яблоки, свисающие с ветки. Как радуга на небе.
— Что ты смотришь на меня так? — спросила Клара и остановилась.
— Не знаю, — сказал Георг, покачал головой и попытался высвободить руку.
Клара подошла к делу очень целеустремленно. Хотя Георг, загруженный и отвлеченный своими разнообразными делами по работе, убеждал себя, что произошедшее — всего лишь случайность, а то и минутная слабость с его стороны, вскоре они стали видеться каждый день. В понедельник в кафе «Шварценберг», во вторник — за ужином в ресторане «Михаэлерброй», в среду на спектакле в Академическом театре, а в четверг за молодым вином в трактире на окраине Вены. По воскресеньям вместе ходили в музей или на концерт. Клара все заранее планировала и организовывала до мелочей. Если что-то не складывалось, то возникающая пауза была не по душе Георгу, и он, чтобы избежать неловкой ситуации, сам быстро предлагал что-нибудь подходящее.
На свидания Клара всегда опаздывала. Казалось, что она вдруг забывала о встрече, которую сама же и назначила. Правда, потом она словоохотливо и мило извинялась перед Георгом, — и всякий раз находились весьма уважительные причины, ее задержавшие, — и в конце концов она примирительно гладила Георга по руке, по рукаву его пиджака и тихо, словно про себя, произносила: «Ты хороший!»
Если бы Георг внимательнее присмотрелся к себе, он бы заметил, что ждет опаздывающую Клару не равнодушно и со скукой, вовсе наоборот, он на самом деле всегда приходил раньше назначенного часа, то есть начинал ждать ее еще до того, как она должна была появиться. Когда же стрелки часов показывали условленное время, — например, стрелки больших часов в кафе «Шварценберг», стекло которых затуманилось от сигаретного дыма, показывали восемь вечера, — то его охватывало сильное беспокойство, а потом, вдруг и сразу, он начинал злиться. «Мне ведь действительно есть чем заняться, — говорил он себе, — чего я тут собственно дожидаюсь!»
Когда же Клара наконец появлялась, раздражение его как рукой снимало. Он относил это на счет своего характера: прирожденная вежливость и умение контролировать себя. Если все же в нем оставалась хоть толика злости, хоть малая искорка неудовольствия, — он, например, глядел ей в лицо, обрамленное безупречно уложенной прической, глядел на ее губы, с которых срывался поток взволнованных оправданий, и ему были неприятны ее зубы, или кольцо на ее пальце, или же ее в целом невзрачный вид, — то он объяснял себе это тем, что вовсе не привык кого-либо дожидаться. Даже его мать не позволяла себе опаздывать!
Матушка его относилась к новой привязанности Георга с одобрением. Она всегда считала, что в доме должна быть хозяйка. Клару она никогда раньше не видела, однако самое важное о ней она быстро выудила из Георга. Мать не имела ничего против того, что он встречается с девушкой, с молодой женщиной из хорошей семьи, ходит с ней на концерты и на танцы. Уж это явно лучше его многочисленных походов по питейным заведениям в обществе Штепаника! Этот Штепаник, этот, с позволения сказать, компаньон Георга давно был для нее как бельмо на глазу.
— Очень хорошо, что ты бываешь на людях! — сказала она Георгу. И поскольку мать не слишком настаивала на своем мнении в отношениях сына с женщинами, и так как о самом важном речи еще не шло, — здесь она заняла выжидательную позицию, — то Георг чувствовал себя уверенно и не ощущал давления с ее стороны.
Гуляя по украшенному к Рождеству центру города — повсюду рождественские звезды и еловые ветки, — Георг и Клара ходили по магазинам и покупали подарки, — они зашли в кофейню. Они устроились в передней части зала, за столиком в одной из оконных ниш, спиной к переполненному кафе, официант как раз принес им свежие булочки, политые горячим и вкусно пахнущим ванильным соусом. Клара, помешивая ложечкой кофе, глядела сквозь окно на погруженную в сумрак улочку. И вдруг из глаз ее полились слезы.