Просветления по-венски
Здесь нужна точность. Уже и по отношению к самому термину, являющему собой в обиходе нечто маловразумительное. Он потому что непонятно из какого контекста и анатомии чего. В городе Вена – в силу его заполненности различными, чрезвычайно плотными связями – нехорошо употреблять обобщения. Разумно уточнить: просветления личных страстей. Основной из которых – требующих просветления – является, безусловно, тяга к личной неопределенности и смутности устройства личной анатомии: но это уже не общие метафизические положения, а конкретная страсть конкретного субъекта, в данном случае – первого лица, который ведет изложение.
Первый раз в Вене я оказался в апреле 2007 года, на политологической конференции. Тогда жил в Хитциге, это следующая станция за Шёнбрунном; парк своим дальним краем примыкал к улице, на которую выходил отель. Но главной там была другая штука: сама станция метро «Хитциг». Зеленая линия, U4. Выход там на мост через реку Вена, а та уже сама чудесна: громадная набережная, выложенная чем-то каменным, русло внизу на десятиметровой, наверное, глубине. Там еще одна двусторонняя набережная, а в середине уже собственно русло, по жалкой середке которого течет немного воды, ручеек. Говорят, что весной, когда тают Альпы, воды много. В том апреле не было много. В мае 2008-го не было тоже.
На мосту – скульптуры, громадные орлы, держащие в когтях лопату и кирку; это почему-то называлось мостом Джона Кеннеди. Дальше, в сторону окраины, виднелись уже двухэтажные улицы, а вот идя по мосту в гостиницу, я обнаружил иллюстрацию к известной цитате про «не луна, а круглый циферблат сияет мне». Возвращаясь в отель к ночи, обнаружил по правую руку – чуть поодаль – круглую белую луну. Полнолуние, видимо. Наутро же оказалось, что данный полнолунный круг был именно что циферблатом – кирхи, в темноте не видной. Циферблат был большой и подсвечен очень белым светом. Тогда – в 2007 году – подобные цитаты еще обладали какой-то шагреневой, остаточной существенностью. К этому году уже иссякшей.
Первое венское просветление тогда и произошло, в апреле 2007-го. Политологические бормотания занимали время до вечера, а вечером я наконец отправился в центр. С тех пор я там редко бываю, за исключением упомянутой уже будки с вином на Грабене. Вообще возле нее обычно славная публика: средних лет, с хорошими лицами, аккуратно одетые – будто после оперы. Стояли тогда приятной группой сбоку, пили вино, разговаривали.
Допив свое, я пошел в сторону Карлсплац, на метро, но перед тем как спуститься в порочный переход, всегда полный наркоманов и негламурных фриков, решил покурить. Лавочек там нет, я сел на бордюр сбоку от Оперы, почти у спуска в переход, лицом к отелю «Бристоль». Темно, справа Ринг, ходят трамваи, сзади – опера, слева – Картнерштрассе и, далее, Штефандом; перед носом – сияющий всем подряд «Бристоль». И тут в голову пришла мысль: а ведь я же есть. В своем теле и возрасте, среди всей этой мировой истории, разнообразных стран, людей и даже солнечной системы, а также прочих уровней бытия, я – каким-то образом себя осознающая и ощущающая точка – существую. Ну, конкретно существую. Стало очень смешно, так что явно просветление.
В следующий раз просветление я получил на том же месте, в мае 2008-го. Разумеется, помня о предыдущем случае, я пришел туда уже специально, причем – догматично повторив маршрут через красное вино. Оно, между прочим, тут называется никак, Rot Weine, и все. Остальное там еще имело названия (колбаска такая-то), а вино – нет. Это правильно, так бы и остальное: пиво, водка, еда – что там в этих деталях? Тем более что все понимают, что означает здешнее вино.
Что пришло в меня в тот раз? Не слишком принципиально новое. Сижу я снова на бордюре среди космического и исторического изобилия, сбоку от оперы и напротив отеля «Бристоль». Причем, после прошлогоднего опыта, уже не вмещаясь в свои антропоморфные рамки. Я же, например, существовал даже относительно какого-нибудь хлористого натрия, а уж какой тут антропоморфизм. Так кто же я тут, раз уж я, как таковой, существую где-то и в полном вакууме?
Видимо, в данном случае я еще и некая субстанция. В самом деле, если уж я существую и в здешних обстоятельствах, но – одновременно – не прерывая связи со своим абстрактным бытием в вакууме, то я еще и какая-то субстанция. Точка из вакуума никак бы не сумела тут обустроиться, да еще и получать от этого удовольствие. Результат расплывчатый, но с ним можно что-то делать дальше. Представим себе, что вы медуза или нечто еще более разжиженное, и оно тут как-то перетекает и участвует, интересно же. Должен быть компромисс между чистым существованием и наличием здесь. Какая-то промежуточная субстанция, склеивающая эти части, быть должна? А как иначе обеспечить вменяемое присутствие? Вот и считаем носителя этого присутствия некой субстанцией, физический состав чьей материализации совершенно вторичен.