Французский историк Андре Кастело придерживается иного мнения. Называя Штапса убийцей, он иронично ставит это слово в кавычки:
«Император приказал расстрелять своего „убийцу“. Но, как ни странно, он так ничего и не понял. Он не понял, что стал деспотом Европы, и лишь констатировал факт: он и его громадная империя зависят от кинжала какого-то психа!»
Генерал Савари в своих «Мемуарах» назвал Штапса фанатиком, но тоже отметил, что судьба казавшейся всем незыблемой империи Наполеона на самом деле зависела от какой-то случайности:
«Эта странная авантюра заставила меня задуматься: все увидели, какой малости не хватило, чтобы она завершилась успехом, и я стал опасаться, что пример этого юного фанатика найдет последователей. Но так как все рано или поздно забывается, постепенно забылось и это дело».
Но это дело не забылось. В покоренной Вене австрийцы сначала не одобрили намерений Штапса, явившегося в их город, чтобы ударом кинжала покончить с Наполеоном. Вена склонялась к тому, чтобы видеть в Наполеоне «человека, назначенного судьбой», и свойственный ей фатализм привел к признанию его триумфа, не исключая при этом желания, чтобы французская оккупация не затянулась слишком надолго. Однако это покушение нанесло большой ущерб престижу императора.
Наполеон пожелал, чтобы судивший Штапса военный совет признал его сумасшедшим; Европа должна была думать, что только сумасшедший мог покуситься на жизнь Непобедимого. Это позволило бы проявить великодушие по отношению к импульсивному душевнобольному студенту и сохранить ему жизнь. Штапс же с большой твердостью заявил, что желает понести полную ответственность за свое деяние, и, гордый, как древний римлянин, ответил судьям, предлагавшим ему заявить, что он жалеет о своем поступке <…> Он говорил с такой благородной простотой, отвагой и мудростью, что военный трибунал не мог не приговорить его к смерти и не поставить перед расстрельной командой немедленно после вынесения приговора. И сентиментальная Вена приняла сторону несчастного юного героя; ей не хотелось, чтобы Наполеон умалял величие его поступка, приписав его заблуждению безумного. Эта низость казалась ей недостойной такого человека. Ей хотелось также, чтобы после осуждения юноши, которого тот заслуживал, Наполеон его помиловал. Он завоевал бы, таким образом, сердца венцев и обеспечил себе популярность среди них. Приказав расстрелять Штапса, он возвысил его.
И тут следует отметить, что фигура Наполеона была глубоко чужда австрийской и, в частности, венской культуре. Дело в том, что в Австрии сложилось особое восприятие личности. Личность здесь никогда не была развита настолько, чтобы ощущать себя независимой и оторванной от мира, напротив, она была неотъемлемой частью определенной иерархии. Отсюда шло и откровенное неприятие Наполеона, глубоко чуждого этой австрийской ментальности.
Грильпарцер[6] называл его «сыном судьбы», «ничего не видящим вокруг, кроме своих идей, и готовым всем ради них пожертвовать». При этом под «судьбой» он подразумевал политику, точнее, тотальную политизацию жизни. Политик пытается занять место Бога, взять в свои руки то, что изначально ему не подвластно, – саму судьбу. В этом писатель видел опаснейшую болезнь времени, ярчайшим носителем которой стал Наполеон. В противоположность другим европейским странам, восхищавшимся масштабом личности Наполеона, Австрия, любившая все маргинальное, скромное, неброское, именно эту мощь воспринимала как нечто невыносимое и непростительное.
Глава девятая
Австрийский брак Наполеона
Лишь через пять месяцев победитель ушел из Вены, но после этого для Австрии начались события еще более драматические.
«У политики нет сердца, а есть только голова», – любил говорить Наполеон. Именно эти слова он и сказал своей жене Жозефине в ноябре 1809 года, готовя проведение официального развода с ней. Безусловно, он продолжал ее любить, они целые дни проводили вместе, но наступило 15 декабря, и в присутствии всех высших сановников империи и всей императорской семьи протокол о разводе был подписан. После этого Жозефина, не способная, как выяснилось, больше родить ребенка, удалилась в Мальмезон, в специально подаренный ей загородный дворец.
Завершив эту «операцию», Наполеон занялся выбором новой невесты, которая должна была уберечь Францию от возможной реставрации Бурбонов путем производства на свет прямого наследника императорского престола.