Это произошло на третий или четвертый месяц их профессиональных встреч – Оливер уже не помнил точно. Он пропустил три встречи подряд. Пропустил осознанно.
– Считаешь свой случай особенным? – спросила Клео.
Оливер не ответил. Был вечер. В кабинете психолога сгущались тени. Горела лишь лампа на столе. Лампа, которая на прежних встречах была всегда выключена, словно Клео сегодня специально хотела подчеркнуть неформальность этой встречи.
– У каждого из нас есть своя история, – сказала она и попросила Оливера показать свои руки. Его костяшки были разбиты. Клео прикоснулась к его пальцам. – Я подписала твое разрешение заниматься оперативной работой. Я доверилась тебе. А что сделал ты?
– Подозреваемый хотел сбежать.
– Я говорила с твоим напарником. Ты вошел в дом первым. Никто не видел, что случилось, – теперь она касалась его свежих болячек на костяшках. – Ты выбил подозреваемому два зуба. Почему?
– Я все уладил.
– Я спросила не об этом, – Клео заглянула ему в глаза. Ее прикосновения волновали и сбивали с мысли. – Тебе ведь стало нравиться это? Сначала ты был болен и не отдавал себе отчет в том, что делаешь, теперь ты вспоминаешь об этом, и это начинает подчинять тебя.
– Подозреваемый хотел сбежать.
– И сколько раз ты ударил его?
– Не помню.
– Тогда скажи, после какого по счету удара подозреваемый уже никуда не бежал? Скажи, сколько ударов ты нанес ему после?
– Я пытался его остановить, догнать.
– Ты бил его в лицо. Как бы ты смог это сделать, если он бежал от тебя?
– Я не знаю.
– Тебе это нравится, – теперь ее ладонь лежала поверх руки Оливера. – Не бойся. Ты можешь доверять мне, – она снова заглянула ему в глаза. – Ты стал пропускать наши встречи, потому что тебе было стыдно?
– Я не знаю, почему продолжал бить его.
– Тебе это нравилось?
– Не знаю.
– Твоя жена говорит, что после ранения ты стал агрессивным.
– Ранение здесь ни при чем.
– Ты укусил ее.
– Она хотела заняться сексом. Когда я вышел из больницы…
– У нее остался шрам. Я видела. Не говори, что это было случайным возбуждением.
– Это не было возбуждением.
– Злость?
– Не знаю.
– Ты злился на нее за то, что она жива, а Гвен нет?
– Не знаю… Думаю, она была рада, что Гвен больше нет.
– Потому что она знала о вас?
– Подозревала.
– Она не знала.
– Что?
– Если бы знала, то я бы заставила ее сказать мне об этом. Но она не знала, – Клео выждала пару минут, давая возможность Оливеру обдумать услышанное.
– Это ничего не меняет, – тихо сказал он.
– Не меняет в тебе?
– Я тебя не понимаю.
– Гвен все равно останется мертва.
– Да.
– Скажи, когда ты работал с ней в паре, она часто избивала подозреваемых?
– Только тех, кто этого заслуживал.
– А ты?
– Только тех, кто этого заслуживал.
– Значит, тебе это не нравилось?
– Я этого не говорил.
– А Гвен? Ей нравилось избивать подозреваемых?
– Ты не работала на улице. Ты не знаешь, на что способны некоторые отбросы.
– Ты говоришь о Кассиусе Марке-младшем? Говоришь о том, кто застрелил Гвен?
– Думаю, они все на одно лицо.
– И причиняя им боль, ты представляешь, что так мстишь за Гвен.
– Да.
– И тебе нравится эта идея.
– Да.
– И ты получаешь от этого удовольствие.
– Да, – Оливер встал из-за стола, хотел уйти, но дверь была закрыта.
– Знаешь, моему отчиму тоже нравилось избивать меня.
– Что? – Оливер замер, все еще держась за дверную ручку.
– Мне было двенадцать, и он порол меня несколько раз в месяц за любую провинность. Мать считала это необходимым наказанием, но я уже тогда знала, что его возбуждает это, – на губах Клео появилась улыбка. – Можешь считать, что мать была права, а все остальное лишь больные мечты девочки-подростка. Возможно. Но сейчас мой отчим в тюрьме за изнасилование несовершеннолетней. Ей было двенадцать, как и мне тогда. Он сделал это после того, как развелся с моей матерью, два года спустя, – взгляд Клео устремился в глаза Оливера, в его мозг, в его мысли. – Если ты не остановишься, то когда-нибудь так же переступишь черту.