Когда она очнулась, была уже ночь. Если не считать сторожа, то театр был пуст.
– А мы думали, вы ушли одной из первых, – сказал старик, загремел цепями, открывая входные двери.
Ночной воздух трезвил, прогоняя ощущение, что все происходит во сне.
– Будь я проклята, но это действительно работает! – бормотала Саша, буквально порхая по ночной улице в поисках экипажа.
Тело было легким и воздушным. Казалось, еще немного – и она сможет летать. Не было ни боли, ни усталости. Она могла танцевать всю ночь. Хотела танцевать. Перестал болеть и позвоночник, который неустанно беспокоил последние пять лет.
– Кажется, это настоящее чудо, – сказал на следующий день врач. Он осматривал Сашу больше часа, но так не нашел и намека на межпозвоночную грыжу, которая грозила ей в ближайшие годы уходом из балета. – Просто чудо, – снова сказал врач. Саша повисла у него на шее и поцеловала в заросшую седой щетиной щеку.
Следующие месяцы она не ходила – летала над землей. Даже на репетициях, которые начались спустя неделю после провала предыдущего представления. Все шептались о том, что их ждет очередная неудача, а Саша лишь смеялась и хотела танцевать, танцевать, танцевать.
В день премьеры она пыталась отыскать в первых рядах Клодиу. Нет, она все еще боялась его, все еще не могла после проведенной с ним ночи иметь близость с мужчинами, но она была благодарна ему. Эти чувства смешивались в ней, рождая новое, прежде незнакомое чувство. Чтобы описать это, Саша так и не смогла подобрать нужных слов. Оставалось лишь танцевать и пытаться отыскать взглядом своего добродетеля и своего мучителя в одном лице. Но его не было. Не было и цветов от него. Десятки букетов, но ни одного от Клодиу.
О Саше Вайнер написали в газетах. Пресса назвала ее жемчужиной, а Йозеф Байер пожелал лично встретиться с ней и предложил перебраться в труппу Венского Придворного Театра, которую возглавлял балетмейстер Йозеф Хасрайтер, получивший признание после постановки «Феи кукол». Сейчас он планировал поставить «Маленький мир», обещая отдать одну из главных ролей Саше Вайнер.
Она была счастлива, она с трудом сдерживала эмоции, но легкость, благодаря которой она взлетела так высоко, таяла, словно снег под теплыми лучами весеннего солнца. Сначала стала появляться усталость после изнурительных репетиций, затем заныли суставы и сухожилия. И наконец вернулась старая балетная травма позвоночника. Ее седовласый врач, который еще недавно говорил о чудесном исцелении, сейчас лишь тяжело вздыхал и разводил руками.
– Как только поправитесь, сразу приходите, – сказал балетмейстер.
Но все знали, в двадцать семь от таких травм не оправляются. Зенит прошел, и теперь оставалось принять неизбежный закат. Знала это и Саша. Видела, как уходят великие балерины, которые выступали до нее, и знала, что уйдут те, кто будут после. Она вернулась в свою прежнюю труппу, спустилась с олимпа к изножью горы.
Хозяин театра, где они ставили, как говорили многие знатоки, очередную провальную постановку, принял Сашу лишь потому, что она нравилась ему как женщина. Он не давал ей прохода, заваливал цветами, словно собирался жениться на ней, хотя у самого была жена и трое детей. Подруги Саши хихикали и говорили, что лучше бы он просто предложил двести марок за ночь, а не распылялся на все эти нежности, тем более что цветы не стоят и доли от этой суммы.
– Скорее всего, ему просто жалко денег, – говорили они и тут же с сочувствием добавляли, что уступить рано или поздно все равно придется. Кто-то не то в шутку, не то всерьез посоветовал оставить этот козырь на случай провала нового представления. – Тогда, может быть, нас не разгонят и дадут еще один шанс.
Саша не спорила, пока не настал день премьеры, и стало ясно, что постановка действительно провалилась. Нет, она не дорожила своей честью. По крайней мере не такой честью, которую берегут девушки, мечтающие о замужестве. Ее мечтой был балет. И только эту честь она берегла – честь балерины, а не женщины. Ее больше заботила сама близость с хозяином театра. Близость с мужчиной, которой у нее не было уже больше года. Казалось, что ночь с Клодиу что-то надломила в ней, оборвала, изменила. Клодиу помог ей стать хорошей балериной, но как женщина она почти умерла. Умерла для себя. Но… Но день провала наступил, и теперь надлежало разыграть тот единственный козырь, что был у труппы. Саша и не пыталась скрыть свой торг – просто сказала хозяину театра, что она уступит его желаниям, если он даст ей и ее труппе еще один шанс.