е слово - добром это не кончится. В один прекрасный день либо ты ему надоешь, либо он подыщет себе другую дурочку с оттопыренными ушами и открытым ртом. Он выбросит тебя на улицу, тебя и твоего ребенка, которого ты умудрилась прижить, сядет в машину, укатит и через пару часов позабудет о тебе. Кому ты тогда станешь нужна, кроме своей старой матери? Кто еще захочет заботиться о тебе, бестолочи с руками из задницы и мякиной между ушей? Просто поразительно, Уинифред, как ты умудряешься жить на свете?» «Никакая я не Уинифред, я Венди, а ты... ты заткнись, тебя здесь нет, ты больше не имеешь власти надо мной, ты просто одинокая стареющая сучка с языком, как бритва! Ты запилила отца до того, что он бросил тебя, и хочешь теперь до смерти запилить меня - потому что я тоже ушла и никогда больше не вернусь!» Когда-то Венди не достало смелости бросить эти слова в лицо матери, но здесь, в зыбком пространстве снов, она вольна говорить все, что угодно. «Джек никогда не бросит и не предаст меня, он... он хороший, просто у него слабая воля и неудачные времена, но мы будем вместе... и мы справимся...» - поначалу громкий от гнева голос Венди звучал все тише и жалобнее, доводы ей самой казались все более и более жалкими, а снисходительная улыбка на лице дорогой мамочки, улыбка, гарантированно доводившая Венди до бессильного бешенства, сияла все ярче. В юности Венди хотелось ногтями содрать эту сладкую улыбочку, свернуть в трубку и затолкать старой грымзе в задницу. Да поглубже. Улыбалась вовсе не ее мать. Родительница Венди Торранс, урожденной Хэпгуд, находилась в сотне миль отсюда, и в данный миг, наверное, благополучно готовила одинокий ужин, краем глаза следя за мелькающими на экране маленького телевизора персонажами вечернего шоу. Улыбалась сама Венди. Улыбалась, глядя на свое отражение, выступившее ей навстречу из глубин круглого зеркала в ванной комнате. Ванной комнате номера люкс, оформленной в роскошно-безвкусном стиле - чередующиеся плитки бледно-зеленого и черного цветов и бездонная раковина искусственного мрамора. На краю раковины покачивалась хрустальная пепельница, полная раздавленных окурков - тонких, коричневых окурков дамских сигарет Данхилл с золотым ободком. Рядом лежали надорванная пачка, серебряная, матово блестевшая зажигалка и зеркальце в перламутровой оправе. Гладкая поверхность зеркальца была испачкана чем-то вроде размазавшегося зубного порошка. Из-за полуприкрытой двери падала полоска оранжевого света. Доносились негромкие мужские голоса, шелест бумаг, звяканье горлышка бутылки о край стакана и тихий, вкрадчиво-нежный плеск льющегося напитка. «Это мне снится». - Конечно, снится, - с готовностью закивало отражение. Отражение женщины, которой Венди никогда не была и быть не могла - женщины в мужском однобортном костюме, модном в сороковые годы, сером с едва заметной красной искрой, в бледно-лиловой рубашке и узком черном галстуке с золотым зажимом. Светлые волосы Венди были довольно длинными, женщина в зеркале была подстрижена под мальчика - и смахивала на мальчика, оставаясь той же Венди, Уинифред, Венди Торранс в мужском костюме, с помадой оттенка «гавайская жемчужина» на губах и маской «кошачьи глазки», засунутой в нагрудный карман. - Ты спишь, я сплю, и Дэнни спит. Это все бесконечный сон, но часы уже заведены и идут, и скоро настанет полночь. - Они долго там еще собираются трепаться? - хрипловато спросили за спиной Венди. Она не обернулась, лишь сделала неуверенное движение в сторону - и в зеркале возникло второе отражение. Отражение кудрявой темноволосой женщины, сидевшей на краю ванны и державшей в пальцах тонкую дымящуюся сигарету. Женщины в ярко-алом вечернем платье, длинном и узком, облеплявшем ее, словно вторая кожа, с красивым и утомленным лицом пресытившейся великосветской дивы. «Или дорогой девушки по вызову, которой очень не по душе ее нынешние клиенты», - неожиданно подумалось Венди. В жизни не встречавшей ни одной девицы по вызову. - Они заканчивают, - сами по себе выговорили ее губы. Брюнетка досадливо скривилась: - Вот черт. Я так рассчитывала смыться вниз, но теперь мы попали. Черт. Не свезло так не свезло, - она раздавила сигарету в пепельнице и потянула из пачки новую. - Вот что я тебе скажу, Фредди: еще пара дней в этой роскошной забегаловке, и я точно свихнусь. У старой доброй Шейлы шарики напрочь заедут за ролики, она вылезет на крышу и сиганет оттуда. А я-то была уверена, что повидала всех сволочей на свете. Но эти... - она брезгливо поджала верхнюю губку, - эти хуже всего. Когда буду писать свою биографию, уделю им целую главу, - она гортанно хохотнула, точно всхлипнула. - «Как Шейла ездила в «Оверлук» и что из этого вышло». - Мы справимся, - Венди отчаянно пыталась сообразить, почему она видит во сне эту женщину, Шейлу с идеально-соблазнительной фигурой и неуловимо знакомым лицом актрисы второго плана, чье имя ей никак не удается вспомнить. Или это вовсе не ее сон, а грезы отеля о прошлом? Из каких времен пришла эта женщина, кто она, почему навсегда осталась здесь? - Мы ведь всегда справляемся и выкручиваемся, справимся и сейчас. - Легко тебе говорить, - пара поспешных затяжек, и Шейла отбросила сигарету прямо в отдраенную до желтоватой белизны ванну. Падая, сигарета оставила длинный черный росчерк. - Мне бы твое терпение. Поделишься опытом? - она встала, звонко цокнув каблуками о кафель и прошуршав алым шелком. Венди слишком поздно поняла ее намерения - когда Шейла обняла ее сзади за талию, ткнувшись лицом в затылок, чуть повыше воротника рубашки, и шумно втянув ее запах. От Шейлы пахло хорошими духами, такими, каких никогда не было у Венди Торранс, и слабым, едва различимым ароматом экзотических фруктов. «Зеркальце измазано вовсе не зубным порошком, а кокаином. С того дня, как мы сюда приехали, Шейла все время нюхает - ужасно боится, что однажды ее застукают за этим, но все равно прикладывается. Когда она под кайфом, ей не так страшно», - отражение Венди в зеркале растерянно моргает, Шейла прикусывает ее за мочку уха и ехидно шепчет: - Знаешь, Фредди, я сперва была уверена - ты парень на таблетках. Мечта для извращенцев вроде Джинелли и его приятелей. А ты очень даже ничего. Не знаю, как бы выдержала эти веселые деньки, не окажись тебя рядом. Она привстает на цыпочки, разворачивая голову Венди к себе, и целует ее - сладкие, мягкие губы. Губы вполне живой и настойчивой женщины, не призрака и не сонного видения. Голоса в комнате стали громе, оживленнее, как бывает по завершении дела и в предвкушении грядущего вечера. Скрипнуло отодвигаемое кресло, кто-то нетерпеливо окликнул: - Шейла, дорогая! Фредди!.. - Мать вашу за ногу, - еле слышно ругнулась Шейла, не торопясь выпускать Венди из объятий. - Чтоб вам сдохнуть. Она вздрогнула, оцепенев и округлив ротик в испуганном крике, который так и не вырвался - Шейла с силой прижалась лицом к плечу Венди, измазав серую ткань пиджака своей густой помадой. Снаружи, в номере, стукнула дверь и сразу же раздались короткие хлопки - один, второй, третий. Ничуть не страшные, глухие и быстрые, похожие на хлопанье пробки от шампанского или взорвавшейся хлопушки. - Закрой дверь, - беззвучно, одними губами выговорила Шейла. - Закрой дверь, Фредди, бога ради. М-может, не заметят... Венди потянулась к ручке ванной комнаты - бронзовой лапе, сжимающей граненый хрустальный шарик, играющий тусклыми отблесками. Потянулась медленно, словно во сне - впрочем, это ведь и происходило во сне, а не наяву? В номере люкс кого-то убили, застрелили в упор, кого-то из тех, кто только что обсуждал грядущие дела, прохаживался по ковру цвета опавших роз и порой бросал рассеянный взгляд на панораму заснеженных гор за окном. Кого-то убили, это были выстрелы из пистолетов с глушителем, какие показывают в фильмах про агента 007, а теперь она слышит торопливые, приглушенные ковром шаги убийц, понимая робкую надежду Шейлы - может, они сделают свое дело и уйдут? Не станут проверять, есть ли кто еще в номере люкс, просто уйдут по черной лестнице, запрыгнут в свою машину, стремительную, как пуля, и укатят?.. Может, они не заметят двух маленьких мышек под ковром, двух перепуг