— В одном ты все-таки прав, — сказал Свид, завершая разговор, — лучше поменьше это обсуждать, да и думать об этом не следует: мысли ведь облекаются в слова, а если слова произнести, то все, о чем ты подумал, рано или поздно случится на самом деле.
Днем, пока сохла смола на каноэ, мы пытались ловить рыбу, проверяли скорость течения, запасались дровами и смотрели на неутомимо бурлившую реку. Когда к берегу прибивало плавник, мы отлавливали все эти сучья и коряги длинными ивовыми прутьями. Остров прямо на глазах уменьшался, то и дело отваливался очередной кусок суши, и река жадно и громко его заглатывала. До четырех небо было по-прежнему ясным, однако впервые за эти три дня ветер немного присмирел. В пятом часу на юго-западе появились облака и начали медленно затягивать небо.
Надо сказать, это нас весьма порадовало, потому что бесконечные завывания, грохот и рев ветра держали нас в постоянном напряжении. Однако, когда минут через сорок он вдруг вообще стих, наступившая тишина показалась нам еще более гнетущей. Ее, конечно, оживлял гул реки, но это было совсем не то. Водная стихия, безусловно, более мелодична, однако ее монотонное звучание быстро приедается. Другое дело ветер с его богатой партитурой: тут и высокие ноты, и низкие, басовые, свои мощные аккорды он извлекает отовсюду — из веток, песка и воды. Незатейливая песенка речных струй слагалась из двух-трех нот, тихих, будто приглушенных педалью, эта мелодия была так печальна, так не похожа на озорные импровизации ветра, что в тогдашнем моем взвинченном состоянии казалась мне чуть ли не траурной.
Еще мы были буквально сражены тем, как все преобразилось, стоило только солнцу скрыться за облаками: радующие глаз пейзажи сразу сделались угрюмыми и зловещими. Меня эти удручающие перемены повергли в полное уныние, и я поймал себя на том, что пытаюсь вычислить, в каком часу взойдет сегодня луна и смогут ли облака приглушить ее коварный свет.
С наступлением великого затишья (ветер лишь изредка напоминал о себе вялыми порывами) вода в реке стала казаться более темной, а ивы словно сдвинулись еще теснее. Они и без ветра продолжали покачиваться, перешептываясь и странно содрогаясь от самых корней до макушек. Когда вполне привычные объекты начинают вести себя столь непривычным образом, это будоражит воображение во сто крат сильнее самых фантастических явлений — сгрудившиеся вокруг в сумеречной полутьме кусты все больше напоминали мне живых и вполне разумных существ. Их непритязательная обыкновенность была только маской, за которой скрывалась злоба, направленная на нас. С наступлением темноты незримые властители этих мест начинают подступать все ближе и ближе. Их манит этот остров, а более всего — мы…
Вот какие поистине неописуемые картины рождали в моем воображении сгустившиеся сумерки.
Днем мне удалось немного отоспаться после кошмарной ночи, но, похоже, отдых не пошел мне впрок: я лишь еще острее ощущал этот навязчивый страх перед невидимыми соглядатаями. Я старался отогнать его, всячески над собой подтрунивал, твердил, что все это абсурд и ребячество, приправляя свои доводы самыми смачными выражениями, почерпнутыми из ненормативной лексики, но даже это не помогало… Я боялся надвигающейся ночи, как заблудившийся в лесу ребенок боится темноты.
Каноэ мы тщательно накрыли клеенкой, а единственное весло Свид накрепко привязал к стволу тополя, чтобы ветер не унес и его. Уже с пяти часов я начал колдовать над ужином, сегодня была моя очередь. Картошка, лучок, мелко нарезанное сало плюс изрядное количество мясной подливки, оставшейся с прошлого раза; когда все это проварится, надо покрошить туда черного хлеба, — отличная еда! А на десерт сливовый компот и крепкий чай с щепоткой сухого молока. Дров мы запасли предостаточно, ветра не было, в общем, мне досталось легкое дежурство. Мой дружок изредка бросал в мою сторону ленивые взгляды. В данный момент он занимался сразу двумя делами, важность которых, разумеется, не шла ни в какое сравнение с моей рутинной стряпней: чистил любимую трубку и давал мне кучу всяких бесполезных советов — вполне заслуженная привилегия того, кто уже исполнил свой долг. После полудня Свид развил бурную деятельность: еще раз просмолил пробоину, подправил растяжки у палатки и, пока я спал, выудил из реки изрядное количество древесных обломков. Никаких опасных тем мы больше не затрагивали. Разве что мой приятель, обеспокоенный дальнейшей судьбой острова, позволил себе посетовать на его размеры, уменьшившиеся, по его мнению, уже на добрую треть.
Котелок только-только начал закипать, когда я услышал, что Свид зовет меня с берега. Я даже не заметил, как он ушат.
— Вот, послушай, — сказал он, когда я подбежал, — интересно, что ты на это скажешь. — И, приставив ладонь к уху, затаил дыхание. — Ну что, теперь слышишь?
Я тоже начат старательно прислушиваться, но не слышат ничего, кроме монотонного гула реки и бульканья водоворотов. Ивы, пожалуй, впервые за эти дни стояли молча, не шевеля ни единым листком. Через некоторое время я различил странный звук, совсем слабенький — что-то похожее на гул далекого гонга. Он доносился из темноты со стороны болот и ивняков, росших по ту сторону русла, и повторялся через равные интервалы, но это был не колокол и не гудок далекого парохода. Больше всего он походил на звук гигантского гонга, подвешенного высоко в небе, этот приглушенный звон, очень мягкий и мелодичный, не прекращался ни на миг — кто-то бил и бил в огромный металлический диск, заставляя громче стучать мое сердце.
— Он весь день у меня в ушах, — сказал Свид. — Пока ты сегодня спал, этот непрекращающийся гул доносился сразу со всех сторон. Я стал искать его источник, но ничего не вышло — он звучал то откуда-то сверху, то как будто из-под воды, то — клянусь! — внутри… внутри меня самого! Представляешь? Так, наверное, все и происходит в четвертом измерении.
Я был настолько ошеломлен происходящим, что почти его не слушал. Пытаясь определить, на что еще похож этот то ли
— Наверное, это завывает ветер, попадая в те песчаные воронки… — Я был верен себе, я лихорадочно искал А может, это кусты перепутались во время бури, а теперь пытаются высвободить ветви… Они же у ив очень упругие, вот и…
— Звучит над всеми этими топями и сразу со всех сторон, — уточнил Свид, проигнорировав мои смехотворные объяснения. — А иногда из ивовых кустов, из самой чащи.
— Но в данный момент нет ветра, — возразил я, — не могут же они сами издавать эти звуки.
Ответ моего приятеля был ужасен потому, что именно его я и ждал, так как сам догадывался, в чем тут дело.
— Потому и издают, что его нет, — прошептал Свид. — Точнее, раньше ветер их просто заглушал. Думаю, это кричат…
Тут сзади раздалось бульканье котелка, костер зашипел, и я кинулся спасать наш ужин, а если честно, то, воспользовавшись благовидным предлогом, просто ретировался, так как категорически не желал расставаться с привычными представлениями об устройстве мира. Лишь бы не слышать эти его речи о языческих божествах, элементалях, духах стихий и каких-нибудь еще запредельных материях. Мне необходимо было беречь силы для дальнейших сюрпризов, ведь нам предстояло еще целую ночь торчать на этом милом островке…
— Иди нарежь хлеба! — позвал я Свида, старательно размешав аппетитное варево. И вдруг рассмеялся, подумав, что, если бы котелок вовремя не забулькал, неизвестно, что сталось бы с нашими бедными мозгами.