Четверо чернокожих бросились к ней, поднимая мечи и готовясь защищать хозяйку до последней капли крови. Монстр пристально глядел на них ледяными глазами. Один из негров посерел от ужаса, когда дракон уставился ему прямо в глаза, но только расставил пошире ноги и крепче перехватил рукоять сабли.
Одним мгновенным ударом змей швырнул его на землю. Еще миг — и острые клыки пронзили шею упавшего. Брызнула кровь, и тиранская сабля выпала из мертвой черной руки.
— Кром! — закричал Конан.
Услышав киммерийский боевой клич, змей приостановился, а затем, свивая тело в кольца и выпрямляя его, быстро полетел навстречу Конану. Казалось невероятным, чтобы существо, лишенное ног, могло передвигаться с такой скоростью. Миг — и подземный дракон уже был рядом с Конаном, норовя оплести ноги лошади и опрокинуть всадника.
Конь действительно перепугался, однако киммериец, уже знавший, чего ожидать, успел смирить его и успокоить. Голова змея взметнулась вверх, чудовище выпрямилось, поднявшись на высоту четверти своего туловища. Плоская морда с разинутой пастью оказалась над головой киммерийца.
Конан ощущал запах смерти, исходивший изо рта чудовища. От змея разило гнилью, разлагающейся плотью…
Точно так же пахло и от нетопыря, которого убил Конан в спальне госпожи Масардери. Неужели это — чудовища одного и того же происхождения?
Не время рассуждать! Конан взмахнул двуручным мечом и, прежде чем монстр успел сомкнуть челюсти на голове варвара, длинный клинок вонзился прямо в голову змея. Лезвие прошло сквозь нижнюю челюсть и впилось в мозг.
Змей яростно зашипел. Длинный мощный хвост начал бить по земле, вздымая тучи пыли. Земля гудела так, словно умирающий дракон превратил ее в огромный боевой барабан.
Конан напряг могучие мышцы рук и изо всех сил повернул меч, стараясь поглубже загнать его в голову жертвы. Змей с лязганьем сомкнул пасть и снова разинул ее. Длинный язык затрясся между зубами.
Караван остановился. Люди собрались вокруг, рассматривая происходящее. Толстая иранистанская дама, познавшая мудрость и красоту кхитайских божеств, полулежала на своих носилках, привязанных между двумя верблюдами, и красивая невольница с подведенными глазами вливала в ее рот какие-то едко пахнущие успокоительные капли. Кхитайцы смотрели на издыхающего дракона бесстрастно — трудно было понять, какие мысли бродят за их плоскими лбами. Туранские купцы глубокомысленно цокали языками, а один из них вдруг принялся объяснять, что Эрлик Огненный послал этого змея в качестве наказания.
— Никто из нас — горе нам, горе! — не следует заветам Вечноживого Тарима, который заповедал своим людям не пить вина, не давать денег в рост и не предаваться разврату! А ведь все мы запятнаны этими преступлениями! — выкликал он, посыпая себе голову песком. — Клянусь, клянусь, никогда больше не прикоснусь к неправедно нажитому добру, не стану соблазнять чужих женщин и пьянствовать…
Тут он всхлипнул и замолчал с открытым ртом. Очевидно, мысль о том, что придется отказаться от пьянства, потрясла его. Красные пятна медленно поползли по лицу туранца.
Другой только качал головой и повторял:
— Да смилуются над нами боги! Что за чудище!
Третий повернулся к кхитайскому философу и попросил:
— Ущипните меня, а то я, наверное, сплю!
Кхитайский философ бесстрастно впился сильными пальцами в протянутую ему руку. Туранец вскрикнул от боли, обозвал кхитайца убийцей и поскорей отошел от него.
Последний удар хвоста задел убитого негра, и тело, как будто на миг ожив, перевернулось и приняло другое положение.
А затем на глазах у всех подземный дракон упал и начал рассыпаться. Исчезла крепкая чешуя, погасли глаза, горевшие холодным пламенем, обратились песком клыки и когти. Еще несколько мгновений — и посреди дороги лежала совершенно безобидная куча песка и выбеленных солнцем старых верблюжьих костей.
Никому и в голову бы не пришло, что эта куча праха может быть опасной. Да и Конан, глядя на нее, едва бы поверил в возможность подобного, хотя сам еще миг назад, вонзая клинок, ощущал сопротивление живой, полной сил плоти.
Кхитаец Мэн-Ся наклонился и разворошил прах ногой. Затем с радостным восклицанием подобрал одну из своих стрел. А вот и остальные. Он взял их и, сдув с них пыль, бережно уложил в колчан.
Масардери села на земле, потерла лицо руками, медленно приходя в себя. Она как будто не верила, что осталась жива. Затем медленно повернула голову и увидела тело своего слуги. Ужас сотряс ее, слезы сами брызнули из ее зеленых глаз.
Конан подошел к ней, держа в опущенной меч.
— Вы не пострадали?
— Нет… Что с этим беднягой?
Она указала на слугу.
— Он мертв, — бесстрастно сообщил Конан. — Он пытался сделать то, что удалось мне, — пронзить его мечом. Он умер как воин, с оружием в руках, и сейчас, несомненно, уже пирует в ледяных чертогах Крома, среди прекрасных дев-воительниц.
— Слабое утешение, особенно если учесть, что он привык к жаре, — произнесла Масардери механически. Было очевидно, что она почти не задумывается над смыслом сказанных ею слов.
Конан подал ей руку.
— Вставайте. Покажите туранцам, на что способен потомок кочевников-гирканцев!
— Мне нравится, когда меня так называют, — сказала она задумчиво. — Потомок. Как будто я мужчина.
— Женщина тоже может быть потомком, — произнес Конан глубокомысленно и вдруг поймал взгляд Мэн-Ся.
Проклятье, этот щенок, кажется, вообразил, будто «учитель Конан» не упускает ни одной возможности преподать урок! От Тьянь-По Конан знал, что кхитайцы практикуют именно такой метод обучения: учат всегда, везде и постоянно, так что после сорока лет непрестанного стучания по темечку в голове наконец запечатлеваются некоторые мысли.
— Кром, — тихо проговорил Конан. — Похоже, неприятности не захотели остаться в Акифе и тоже отправились с нами на отдых. Нужно похоронить этого беднягу и поймать вашу лошадь.
— Караван не может задерживаться, — сообщил караванщик, чрезвычайно недовольный проволочкой. — Если мы застрянем в пустыне после того, как сядет солнце, добираться до колодца придется в темноте.
— Какая точная мысль! — ответил Конан. — Что ж, отправляйтесь. Мы вас догоним ночью.
— Вы не найдете дорогу, — высокомерно заявил караванщик.
— Возможно… Тем не менее я не оставлю тело этого бедняги стервятникам.
Конан распоряжался быстро, деловито, и караванщик почти сразу же решил прекратить спор. Карета с полуобморочными кузинами двинулась дальше, а Кэрхун, Конан и Масардери с неграми задержались на месте битвы.
— Как странно, — произнесла Масардери, озираясь но сторонам. — Все так тихо и мирно. Как будто здесь не проливалась человеческая кровь! Откуда только взялось это чудовище?
— Вы же видели его, когда оно только-только появилось, — сказал Конан. — Из-под земли. Возможно, кхитаец тоже кое-что заметил. Я расспрошу его позднее, когда мы будем на месте.
Масардери едва сдерживала слезы.
— Это расплата за то, что я радовалась, покидая Акиф, — всхлипнула она. — Наверное, после смерти мужа я не должна больше ничему радоваться. И вот теперь… Такая страшная цена!
Кэрхун выглядел недовольным.
— Не понимаю, почему мы должны задерживаться здесь дольше, чем требует необходимость, — заявил он. — Оплакать негра-раба можно и на постоялом дворе, после хорошего ужина, когда не грозит никакая опасность.
— Мне везде теперь грозит опасность, — возразила Масардери.
— Все равно, давайте покончим с делом поскорее.
Конан, как ни неприятно было ему это сознавать, вынужденно согласился с Кэрхуном. Двое негров принялись копать могилу своему собрату, а киммериец тем временем заговорил с третьим, отведя того в сторону.
— Вы действительно братья? — спросил он.
Тот кивнул и добавил не без гордости: