— Приблизительно так… Хотя повторяю, собственными глазами я этого не видел.
— Странно, не так ли?
— Странно.
Они помолчали, а потом, не сговариваясь, забрали — Конан свой кувшин с молоком, а кхитаец мисочку с недоеденным рисом — и пересели к незнакомцу; Конан справа, а Мэн-Ся слева.
— Мы не помешаем тебе? — спросил Конан с едва различимой угрозой в голосе.
Незнакомец глянул сперва на огромного киммерийца, затем на маленького кхитайца, приветливо улыбнулся куда-то в сторону и ответил:
— Пожалуй, нет. Вы уже пробовали здешнюю похлебку? Советую угоститься. Чрезвычайно питательно и полезно для пищеварения. Облегчает отбрасывание отходов жизнедеятельности…
— Ты врач? — перебил Конан, морщась.
— О нет, хотя иногда мне приходится врачевать страждущих, ибо в нашем несовершенном мире страдание и жизнь часто идут рука об руку, — был ответ.
Услышав о «несовершенном мире», кхитаец оживился.
— Вероятно, ты философ?
— Ни то и ни другое, — отозвался незнакомец. — Меня зовут Арвистли.
И замолчал, очевидно, полагая, что назвав свое имя, объяснил решительно все.
— О, — вежливо произнес Мэн-Ся, — в таком случае мое имя Мэн-Ся. Ученик философов, к вашим услугам.
— Конан, — буркнул киммериец.
— Очевидно, вы путешествуете вместе с моим другом Кэрхуном? — поинтересовался Арвистли. — Это чрезвычайно кстати! Я давно мечтал свести знакомство с кем-нибудь из друзей моего друга Кэрхуна. Видите ли, нет лучшего способа узнать человека, как только познакомиться с его друзьями.
— Что ж, в таком случае, могу сделать вывод о том, что Кэрхун — скользкая личность, — сказал Конан. — Ну, если судить по тому, что ты считаешься его другом.
Арвистли задумался. На его лице появилась странная улыбка — как будто он пытается разгадать какую-то грудную загадку и заранее знает, что ответ окажется забавным.
— Таким образом ты хочешь дать мне понять, что я — скользкая личность? — догадался наконец он.
— Приблизительно так, — заявил Конан.
Арвистли не то чтобы совершенно не нравился ему — скорее, он настораживал. Во-первых, представлялось невозможным определить его возраст. То он выглядел совсем молодым, не старше тридцати, то вдруг тени падали на его лицо так, что становились видны многочисленные мелкие морщинки, и тогда делалось очевидным, что Арвистли уже достиг пятидесятилетнего рубежа. Его волосы были пегими, и опять же оставалось неясным: натуральный ли это цвет или же седина. Худой, гибкий, с вкрадчивыми движениями, он явно не нравился Конану и ставил в тупик кхитайца.
В такой ситуации «друг Кэрхуна» служило не лучшей рекомендацией.
— Я немного практикую магию, — сообщил Арвистли, очевидно, ожидая от собеседников восторженной реакции. Но результат получился совершенно обратным.
Конан стал мрачнее грозовой тучи, а Мэн-Ся озабоченно сдвинул брови.
— Чародей? — переспросил варвар. — Немного лекарь, немного чародей, слегка философ… и друг Кэрхуна.
Арвистли торжественно кивнул.
Конан надвинулся на него и навис, точно скала над макушкой своего нового знакомца:
— Ну так запомни, Арвистли: теперь если случится какая-нибудь отвратительная вещь, я буду знать, чьих грязных ручонок это дело.
С этим он встал и зашагал к лестнице, чтобы подняться наверх и улечься наконец спать. Арвистли озадаченно смотрел ему вслед, затем перевел глаза на Мэн-Ся.
— Ты уже пробовал здешнюю похлебку? — спросил «немножко маг». — Она восхитительна, советую заказать.
— Ты уже советовал, — напомнил Мэн-Ся.
— Правда? — искренне удивился Арвистли. — А я, пожалуй, попрошу добавки. Закажу и тебе, если желаешь.
— Хорошо. — Мэн-Ся произнес эти слова так, словно принимал вызов.
Волоча ноги и зевая во весь рот, прислужник притащил еще похлебки и сообщил:
— Я ухожу спать, так что этот заказ был последним. И даже если хозяин снимет с меня голову за то, что я упустил какую-то прибыль, — я все равно не проснусь. Пара грошей ничего не значит, ясно? Можете не стучать ножами по столу и не топать ногами — я все равно не приду.
— Яснее некуда, — заверил его Мэн-Ся.
Похлебка из овощей, бобов и кусочков баранины, действительно оказалась вкусной. Во всяком случае, на взгляд такого неприхотливого человека, каким был кхитаец, — и такого причудливого, каким являлся Арвистли.
— Люблю экзотическое, — сказал Арвистли. — Я благодарен Кэрхуну за приглашение. В путешествии всегда можно узнать что-нибудь новое.
— Такова и моя цель, — обрадовался Мэн Ся. — Познать все тяготы и красоты прямого пути.
— Что означает «прямой путь»? — поинтересовался Арвистли.
Обычно так называют путешествие без денег, — объяснил кхитаец. — Вооруженный лишь знанием, жаждой познания и философией, человек пускается в странствие. Он бросается в людское море, он пересекает пустыни и леса — и возвращается назад умудренным. В таких случаях еще принято вести дневник, как это делал… — Он задумался и назвал несколько имен, а затем добавил: — Этому же учил и туранский мудрец Шах-Назар.
— О да, — с важным видом кивнул Арвистли. — Я изучал труды Шах-Назара, разумеется. Туранские мудрецы наиболее важны для нас, туранцев.
— Ты не похож на туранца, — сказал Мэн-Ся.
— Разве? Впрочем, мои предки из Иранистана… Хотя все мы происходим от одного корня. Странно, Мэн-Ся, что ты различаешь такие тонкости.
— Почему?
— Я полагал, что мы в твоих глазах все на одни лицо.
— Почему? — снова спросил Мэн-Ся.
— Коль скоро для нас все кхитайцы на одно лицо и мы должны быть для кхитайцев таковыми же. Так учит Шах-Назар, разве ты забыл?
— Произнес Мэн-Ся с ноткой почтения в голосе, — Должно быть, ты великий жулик, если говоришь так.
— Позволь теперь мне задать тебе тот же вопрос: почему?
— Потому что никакого Шах-Назара, тиранского мудреца, не существует и никогда не существовало, а ты не только признал его наличие, но и начал развивать какие-то теории, согласно его учению. На такое способен только человек, умеющий верить в собственную ложь.
Арвистли и бровью не повел.
— Этим я зарабатываю на жизнь. Можешь не удивляться — у меня еще много разных умений.
— И ты действительно маг?
— Скорее, мастер иллюзий.
— И какие иллюзии ты создаешь?
Вместо ответа Арвистли щелкнул пальцами, и в зал вдруг вошел прислужник. Яростно зевая с угрозой вывихнуть челюсти, он спросил:
— Ну, что вам еще?
— Жареного фазана, пожалуйста, — велел Арвистли. — В перьях, с драгоценными украшениями на голове… И, пожалуй, обложенного фаршированными куропатками.
— Чтоб вам' провалиться, — проворчал слуга. — Поспать человеку не даете…
Он удалился и, к удивлению Мэн-Ся, вскорости вернулся. Побагровев от натуги, он тащил огромное блюдо, на котором действительно красовался фазан в перьях, со сверкающими руби нами на голове и на шее. Возле фазана притулились десяток куропаток.
Плюхнув блюдо на стол, слуга выругался и произнес:
— Все! Ухожу спать. И хватит издеваться над человеком.
Он повернулся и, шаркая, потащился прочь. Мэн-Ся изумленно проводил его взглядом. А когда он повернулся обратно к столу, никакого фазана там не было. Там вообще ничего не было.
Арвистли смотрел на своего собеседника и весело посмеивался.
— Понравилось?
— Мне бы куда больше понравилось, если бы не был настоящий фазан, — признался Мэн-Ся. — Правда, я не ем мяса, но мой друг Конан был бы рад отведать…
— Конан? Этот неотесанный верзила? Он действительно твой друг?
— Я смею надеяться на то, что это так.
Арвистли поморщился.
— Ужасный человек. Совершенно явно ненавидит магию и вообще мастерство иллюзий и чуть что хватается за оружие. Сперва снесет голову, а потом спросит у бедняги — что тот имел в виду, когда назвал его «болваном». Ужасный человек, просто чудовищный!
— О нет, не говори так! — возразил Мэн-Ся. — Конан обладает определенной мудростью. Он учил нас в Кхитае своей философии…