— Иной раз не убить гораздо труднее, чем убить, — заметил киммериец. — Ты искусный боец, Мэн-Ся. Приношу мои поздравления.
Мэн-Ся поклонился с очень серьезным видом.
— Благодарю, учитель Конан. Похвала от вас — наивысшая награда. Если не считать, конечно, похвалы от учителя Тьянь-По.
Конан покачал головой.
— Ты успел понять, откуда взялись эти пираты?
— Они не настоящие.
— Это было очевидно. Они лезли с той галеры, как осы из гнезда, и их все не убывало.
Оба замолчали, раздумывая над случившемся. Потом Конан вдруг спросил:
— А где господин Кэрхун?
Они огляделись по сторонам. Кэрхун стоял у борта, смотрел на море и весь дрожал. Его лицо было покрыто испариной, глаза покраснели, губы стали синими и вздрагивали.
— Что с вами, господин Кэрхун? — вежливо спросил Мэн-Ся.
Тот обернулся и некоторое время глядел па кхитайца, словно не понимая, кто это перед ним. Затем глубоко вздохнул.
— Со мной? Ничего… Устал.
Он повернулся и, не прибавив больше ни слова, ушел па верхнюю палубу.
Глава восьмая
Праздник на острове
В имении Кэрхуна уже ждали гостей. Здесь все было готово для встречи: по дорогам, ведущим к господскому дому, были вывешены разноцветные фонари, деревья и кусты украшены гирляндами цветов и лентами, слуги в нарядных платьях выстроились перед домом.
Кэрхун и Масардери шествовали рука об руку впереди. Далее двигались две повозки с багажом, за ними шагали негры. Карета с кузинами ехала следом. Мэн-Ся правил лошадьми. Ослик бежал сбоку, то и дело пытаясь остановиться и попастись на обочине, причем тянулся преимущественно к цветам в гирляндах. На закорках кареты сидел Арвистли, который выглядел страшно утомленным и больным — путешествие, кажется, его совершенно измучило.
Конан ехал на лошади сзади всех и внимательно смотрел по сторонам. Ничто не говорило киммерийцу о возможной угрозе для жизни госпожи Масардери. Напротив, кругом все дышало миром и покоем.
Острова Туранского архипелага были очень красивы, а тот маленький островок, что откупил в свою собственность Кэрхун, был как будто нарочно создан богами для отдыха и любовных утех. Здесь были небольшие гроты, естественные и искусственные, невысокие, но очень живописные скалы с родниками, бьющими из небольшой расселины. На лужайках росли пышные цветы, а кое-где встречались и сады, причем плодородную почву для них нарочно доставляли с берега.
Слуг для своего имения Кэрхун нарочно собирал в разных уголках Хайборийского мира: одних рабов он привозил из Вендии, других — из Черных Королевств. Здесь был даже ванир, немолодой, с множеством шрамов на лице, с длинными белыми волосами. Этот человек явно провел весьма бурную жизнь и свою службу в поместье Кэрхуна воспринимал, скорее, как заслуженный отдых после многих лег сражений.
Господский дом был великолепен. Выстроенный из камня, он украшался снаружи искусной резьбой, а внутри — драпировками и превосходной мебелью. Все содержалось в идеальной чистоте. Для Масардери была приготовлена изящная комнатка с помещениями для ее спутниц-кузин. Каждая получила, кроме того, подарки от хозяина: шкатулки с украшениями и кхитайскими благовониями, обладавшими весьма специфическим ароматом.
Мэн-Ся, не дожидаясь просьбы Конана, проверил все четыре подарка и сообщил своему наставнику:
— Вполне безопасно, учитель Конан. Это всего лишь рыночные духи, которые наши торговцы продали глупому туранцу по завышенной цене. К сожалению, такие вещи случаются повсеместно. Но они без примеси яда или колдовских веществ.
— Ты разбираешься в магии, Мэн-Ся? — немного угрожающим тоном осведомился Конан.
— Я — нет, но я попросил совета у Арвистли.
— По-твоему, Арвистли разбирается в магии?
— Быть шарлатаном еще не означает быть полным невеждой, — возразил Мэн-Ся, кланяясь. — Простите меня, учитель Конан, если я выскажу свое мнение: лучшие эксперты по вопросам шарлатанства — это шарлатаны.
Прочие гости Кэрхуна также почувствовали заботу хозяина. Каждый из них получил роскошно убранную комнату, где уже приготовлено было угощение. Конан потребовал, чтобы его поместили поближе к Масардери, иначе ему трудно будет охранять ее.
— В моем доме госпоже Масардери ничего не грозит, — высокомерно ответил Кэрхун. — Или ты полагаешь иначе?
— Я ничего не полагаю, — скучным тоном ответил варвар. — Меня наняли охранять ее, вот и все.
— Охраняй, если желаешь, — ответил Кэрхун. — Я не намерен ничего менять. Мои слуги слишком долго старались, готовя помещения для гостей.
Конану пришлось смириться с тем, что есть. Он утешался лишь мыслью о том, что кузины поблизости — если что-нибудь случится, девицы поднимут визг, и Копан успеет прибежать на помощь.
Вечером, когда стемнело, был устроен большой праздник, еще одна затея Кэрхуна, которая вызвала всеобщий восторг. Гостям были розданы маски всяких сказочных существ. Маски эти, вырезанные из дерева и раскрашенные так искусно, что вполне могли бы служить при какой-нибудь религиозной церемонии, представляли драконов, морских и воздушных, а также волшебных рыб с человеческими глазами, людей с птичьими клювами и великанов с тремя глазами разного цвета.
Конану досталась маска жуткого урода с разинутой клыкастой пастью и желтыми полосами через весь лоб. Надо сказать, что киммериец ничего не имел против такого зверского обличья и, когда к нему обращались с разговорами другие персонажи, грозно и бессвязно рычал. Мэн-Ся обратился в грифона и очень веселился. Он изобрел для своего грифона особенную походку и шагал, подпрыгивая по-птичьи. Арвистли стал задумчивой девой с зелеными волосами, волочащимися по земле. Масардери обрела облик полу-рыбы-полуженщины и для этого закуталась в полупрозрачные шелка перламутрового цвета. Кузины стали живыми цветами с лепестками вокруг лиц, их выпученные глаза так и вращались в орбитах: отчего-то девушкам представлялось, что именно так должны выглядеть ожившие цветки.
Чернокожие слуги не отходили от них ни на шаг. Негры превратились в великанов и различались только цветом глаз на маске.
Кэрхун, однако, оказался великолепнее всех: он предстал в виде морского дракона. Копна раскрашенных перьев на голове изображала гребень морского чудовища. Он переливался всеми возможными цветами, от желтого до фиолетового, от зеленого до ярко-красного. Глаза, круглые и огромные, были обведены ядовито-зеленым. Усы в виде толстых шпуров свешивались из углов рта и почти касались земли. Одежда Кэрхуна состояла из сотен чешуек, выполненных из золота и серебра. Скрепленные между собой прочной нитью, они скрипели и сверкали в свете факелов и в лучах заката.
Появление «водного дракона» встретили всеобщей овацией. Даже Конан вынужден был признать, что неприятный ему Кэрхун имеет совершенно великолепный вид.
Приплясывая, напевая и стуча в барабаны, шествие двинулось к берегу моря. Разноцветные фонарики, которые гости видели сразу же после прибытия на остров, горели и раскачивались на ветру. Было удивительно праздничное настроение — у всех, включая недоверчивого Конана и хворого Арвистли. Что до Мэн-Ся, то философ просто наслаждался. Он впитывал новые впечатление, как губка влагу, и уверял всех и каждого, что это весьма способствует расширению его взглядов на вселенную в целом и па философию в частности.
— Мы изучаем человека, погруженного в мир во всех его проявлениях, — говорил Мэн-Ся одной из кузин (та таращила глаза и округляла рот, но едва ли понимала и четверть из произносимого). — Проявления эти бывают различны, и сцепление проявлений всего сущего также представляет великое разнообразие. Или, как говорит учитель Конан, ко всякому дураку требуется свой подход, но кулак — вещь универсальная и не требующая перевода.
Конан, уловивший краем уха часть этих речений, не без удивления понял, что кхитаец пьян.
Арвистли то и дело щелкал пальцами, пытаясь создать какую-нибудь маленькую иллюзию, и очень горевал оттого, что у него ничего не получаюсь.
Чернокожие приплясывали с грацией, присущей их племени, и кузины-«цветки» жадно любовались их могучими, блестящими от пота и ароматического масла телами — ибо негры разделись до пояса и натерлись маслами, как делали у себя на родине во время праздников.