Старик ударил леопарда саблей. Красная полоса проступила на пестрой шкуре. Хищник яростно зарычал, хлеща себя хвостом по бокам. Пена закапала с его клыков. Он резко мотнул головой и ударил клыками своего противника. В последнем усилии старик вонзил саблю в тело зверя, и тотчас же хищник перекусил пополам худое тело старого слуги.
Масардери, обезумев от ужаса, набросилась на леопарда с кинжалом. Она вонзила клинок зверю между лопаток и откатилась в сторону. Леопард бился в агонии. Кровь и пена текли из его пасти, зубы бессильно лязгали, когти скребли пол. Длинным хвостом он задел подсвечник и уронил свечи. Стало темно.
Масардери забилась в угол, стараясь не дышать. Она слышала, как в полном мраке издыхает огромный зверь, она улавливала каждый его вздох, ее ноздри трепетали, раздраженные резкой вонью звериного тела. От леопарда пахло гнилым мясом.
Затем все стихло. Масардери выждала еще некоторое время, но ничего не происходило. Леопард не подавал никаких признаков жизни.
Она не знала, как долго просидела в неподвижности, оцепенев и не в силах заставить себя двинуться с места или подать голос. Должно быть, она потеряла сознание.
Когда она открыла глаза, комната была ярко освещена факелами. Двое чернокожих рабов стояли возле входа, держа пылающие факелы, а служанка и еще один слуга находились возле лужи крови. Госпожа пошевелилась, и служанка с громким плачем бросилась к ней.
— Вы живы, госпожа! Мы уж не знали, что подумать! Что здесь произошло?
Масардери попыталась встать. Затекшие ноги плохо слушались. Она взглянула на то, что осталось от старого слуги, и не поверила своим глазам.
Посреди комнаты растеклась огромная лужа крови, в ней плавали хрустальные фигурки, и свет горящих факелов причудливо отражался в их прозрачных гранях. Рядом, как изорванная вещь, валялось тело старика. Оно было перекушено пополам, растерзано гигантскими челюстями, — все так, как и виделось Масардери во время нападения леопарда.
Но самого хищника в комнате не было, ни живого, ни мертвого. Остались следы — глубокие царапины от когтей на полу. А рядом лежала старая, потертая шкура камышового кота, которая обычно висела в людской на стене, закрывая щели.
Масардери наклонилась над шкурой, коснулась головы кота. Шкура была выделана в свое время довольно искусно, просто за долгие зимы она вытерлась и облезла, почему ее и повесили в комнате для прислуги.
Но Масардери не могла оторвать глаз от этой шкуры. Она видела то, что сказало ей больше, чем все слова, которые могли сейчас прозвучать в комнате, где произошло убийство.
Левый клык кота был обломан.
Старый слуга не был рабом, поэтому о его странной насильственной смерти было доложено городской страже. Прибыл капитан, осмотрел место происшествия. Удостоил хозяйку дома подозрительным взором.
Масардери честно рассказал ему обо всем, что видела.
— Но как вы объясните этого леопарда? — не поверил капитан.
— По-вашему, я сама притащила в дом леопарда и натравила его на безобидного старика, которого, к тому же, любила? — не выдержала Масардери.
Капитан пожал плечами.
— После того, как ваш супруг вернулся из Вендии, вы сильно переменились, госпожа Масардери, — сказал он. — Вам об этом уже говорили?
— Я потеряла мужа! — резко ответила она. — Вам не кажется, что это поневоле заставило меня изменить образ жизни и поведения?
— Речь немного о другом, — вздохнул капитан. — Все эти события весьма подозрительны.
— Благодарю вас, а то я не знала… Но клянусь вам, я понятия не имею, как это произошло! Я не практикую магию, если вы об этом. Возможно, кто-то другой… Но не я.
— Вы уверены? — прищурился он.
— Поверьте, капитан, если бы я занималась колдовством, я бы об этом знала! — парировала Масардери.
Капитан ушел, оставив дозволение похоронить тело погибшего и прибраться в комнате. На шкуру камышового кота он даже взглянуть не пожелал, сочтя все рассказы хозяйки пустой болтовней глупой (или лживой) женщины.
Эту историю Конан выслушал не моргнув глазом. В отличие от капитана он не склонен был считать Масардери лгуньей. Что-то вокруг вдовы Сулиса происходило, это было очевидно. Нечто нехорошее. Но кто затеял жуткую игру — и с какой целью?
— Теперь, когда вы знаете все самое худшее, — слабо улыбнулась Масардери своему собеседнику, — я хочу показать вам золотую статуэтку.
Конан поднялся. Он чувствовал себя отяжелевшим после трапезы и обильных возлияний, однако почти детское любопытство никогда не оставляло варвара. К тому же он не упускал случая посмотреть на что-нибудь золотое и тяжелое, на нечто такое, что стоило кучу денег.
Поэтому он охотно пошел за Масардери в комнату, которую она запирала на ключ.
Масардери сняла с пояса небольшой золотой ключик и повернула его в замочной скважине. Открылась маленькая комнатка, вся задрапированная голубым шелком. Ткани были собраны на потолке в узел и спускались вниз причудливыми складками, превращая помещение в подобие шатра. Повсюду стояли вазы с цветами: по большей части это были плоские широкие вазы, а цветы, мясистые болотные растения с очень яркими лепестками, плавали по поверхности воды.
Посреди комнаты стояла совсем небольшая золотая статуэтка. Конан замер перед ней, любуясь прекрасной работой — а заодно прикидывая на глаз, сколько это может стоить. Выходило — очень много. Особенно если учесть, что танцующий мальчик сделан из чистого золота.
Конан повернулся к Масардери, с трудом оторвав взгляд от фигурки, и поразился выражению лица женщины. Она смотрела на танцующего мальчика страстно, как на живое существо, к которому, несомненно, испытывала сильное влечение.
Между тем в разговоре Масардери не показалась Конану дамой, склонной к разного рода извращениям или колдовству. Напротив, она выглядела очень здравомыслящей и вполне естественной, с обычными, здоровыми потребностями молодой, крепкой женщины.
Впрочем, странное выражение держалось на лице Масардери всего мгновение, не более, а затем она устало кивнула гостю.
— Если вы не возражаете, я хотела бы уйти отсюда. Слишком многое напоминает мне о моей утрате.
Конан ответил ей понимающим кивком, и они вернулись в гостиную, где беседовали прежде.
Теперь Масардери выглядела куда менее собранной. Она как будто позволила себе расслабиться.
— Я хочу сделать вам предложение, — обратилась она к киммерийцу. — Подумайте, может быть, это как раз то, что вам нужно.
Конан изобразил внимание. На самом деле он догадывался, к чему она ведет речь, и ожидал того, что прозвучало мигом позже:
— Как я имела возможность убедиться сегодня на рынке, мне необходим телохранитель. Кто-то явно желает моей смерти. Кто-то достаточно богатый и могущественный, чтобы напустить на меня заколдованного леопарда или нанять банду гирканцев. К сожалению, я не могу вооружить моих негров: здешний закон запрещает вручать оружие рабам, разве что их хозяин выправил специальное разрешение… Но, как нетрудно понять, капитан городской стражи такого разрешения мне не даст. Он и без того подозревает меня в совершении разных преступлений, сколь жестоких, столь и бессмысленных.
И она улыбнулась Конану так зазывно, что он едва не засмеялся.
Впрочем, кто он такой, чтобы осуждать ее за слабость? Не она первая, не она и последняя. Многие женщины, в том числе богатые и знатные, желали бы видеть мускулистого киммерийца в своей постели.
Он знал, что вызывает у них всплеск чувств, подчас даже нежелательных, и не один томный взор из-под вуали провожал его рослую фигуру. В такие мгновения Конан догадывался о фантазиях, что зарождаются в хорошеньких головках почтенных вдов и благовоспитанных дочерей из почтенных семейств.