- А что, малой? Папенька-то уехал! - раздалась насмешливо откуда-то сверху. Говоривший имел противный, гнусавый голос. Он к тому же был еще и тонким, почти визгливым, как у Эльзы, когда мальчики доводили ее своим непослушанием.
Себастьян вздрогнул и поднял глаза, но свет помешал ему увидеть говорившего сразу, и только когда неизвестный соизволил сделать шаг в сторону, перекрыв своим телом лучи светила, - только тогда мальчик увидел трубочиста. И хотя расстояние между ними было немаленьким, Себастьян сумел рассмотреть лицо неизвестного в мельчайших подробностях. Во многом тому поспособствовала незаурядность внешности трубочиста, совершенно несоответствующая его голосу. Фигура трубочиста была мясистой, коренастой, ничуть не атлетической, но в силе человека, обладавшего ею, сомневаться не приходились. Такие здоровяки не слишком-то ценились в цеху трубочистов, зато в некоторых "других" вопросах, которыми трубочисты "официально" не занимались, силачи вроде этого еще как пригождались.
"Это должна быть очень большая труба, чтобы такой здоровенный дядька сумел в нее протиснуться, - подумал Себастьян в ту свою первую встречу с ним; ему - неопытному мальчику - трубочист сперва показался милым и безобидным".
Лицо трубочиста было под стать телу: таким же мясистым и безобразным. На нем при том имелся с десяток шрамов и даже несколько ожогов. Из-за одного из ожогов нижняя правая часть лица трубочиста всегда оставалась неподвижной, и в минуты гнева или злорадства (доброй радости он никогда не испытывал) тем страшнее становился перекос, чем более сильные чувства овладевали трубочистом. Кожа у него была темной, как немытая, в земле картошка, голова необычайно широкой, по сути перевернутый овал. Глаза большие и вострые, немного по-восточному раскосые, неопределимого цвета. Они у него, если нужно, менялись: к примеру, когда трубочист хотел показаться наивным, становились голубыми, обворожительным - карими, живым - зелеными и только иногда, в те редкие секунды, когда все напускное с него спадало, глаза трубочиста делались серыми и водянистыми, могло показаться даже - слепыми. В такие секунды становилось ясным, что трубочист на самом деле не испытывает ничего, а только вбирает этими своими водянистыми бесцветными глазами краски с палитры мира и выдает те за свои. Нос у трубочиста был грубый и бесформенный, немного свернутый набок. Волосы черные и не пойми, то ли от сажи такие, то ли урожденно. Но самой важной и запоминающейся чертой трубочиста без сомнений были его усы: густые и пышные они торчали в обе стороны, как два веника или два помазка для бритья. У отца Себастьяна в обиходе имелся помазок. Феликс не всегда имел возможность сходить в цирюльню, а выглядеть должен был во всех без исключения случаях безукоризненно, и потому очень часто ему приходилось бриться в дорожных условиях. Возможно, именно поэтому мальчику так сильно въелась в память эта черта трубочиста.
- Дяденька, кто вы? - спросил мальчик трубочиста.
- Прошу простить меня, любезный! Право же, где мои манеры! - незнакомец тут же сменил тон на мягкий и вкрадчивый. Шутливо перейдя на "вы", что мальчику польстило, он принялся изображать человека из высшего общества, - зовут меня Джанго, я местный трубочист!
Схватив воображаемое платье ниже пояса, трубочист приподнял его подол и одновременно изобразил книксен, или то, как, по его мнению, книксен выглядит. Некоторое время среди столичной знати были популярны театры, где такие вот комедианты из трубочистов, или просто случайные нищие, подобранные где-то в трущобах, занимались как раз тем, что разыгрывали пародии по сюжету классических пьес. Знатные их ничему не учили, только выдавали наряды и заставляли играть. Даже сценарий оставался тем же. Вся соль была в интерпретации. Обычно зрелище для просвещенных людей выдавалось крайне уморительным.
Себастьян же, не являющийся искушенным любителем театра или знатоком по части этикета, не знающий обо всем этом неравенстве, или, по крайней мере, никогда не сталкивавшийся с ним в жизни, от пантомимы трубочиста засмеялся вполне искренне. Мальчику смешно было безо всяких там скрытых умыслов и подтекстов, просто от того, как дядька двигался, прохаживаясь по водостоку, словно бродячий кот, чудом не падая вниз; смешно было от рожиц, которые Джанго корчил, оттого как он пыжился и рисовался.
Джанго, конечно же, эту реакцию Себастьяна подметил и даже улыбнулся мальчику в ответ, впрочем, как-то скверно, отнюдь не для пародии. Несмотря на то, что именно смеха Джанго и добивался, - смех человека из слоя выше чем он (и неважно, что человек этот тринадцатилетний мальчишка, ибо тот, даже ничего в своей жизни не сделав, - уже был успешней, чем Джанго) больно ударил по самолюбию трубочиста. А оно у него, вопреки мнению многих знатных болванов, было еще какое. Джанго считал, что он не хуже всех этих богатеньких пустозвонов, которым деньги девать некуда. Даже более того, он считал, что деньгам богачей найдет лучшее применение, и находил. Конечно, не один только Джанго промышлял грабежами, но среди всей братии трубочистов Джанго отличался наисквернейшим нравом.
Читай Себастьян в отцовских газетах что-либо, помимо рассказов, он бы, возможно, узнал тогда физиономию трубочиста. Весьма вероятно, так как ее изображение украшало первую ленту почти каждого второго выпуска "Столичного вестника".
- А что, малыш, надолго папочка уехал?
- На месяц, обещал вернуться к моему дню рождения, - уверенно ответил Себастьян.
- Вот увидишь, обязательно вернется! - Джанго довольно улыбнулся, его усы застопорились. - ну, а пока папочка в отъезде, мы с тобой, малыш, немного позабавимся...
- Что простите? - спросил Себастьян.
- Ничего! Это я так, - себе под нос бормочу, дурак! - ответил Джанго, - смотри!
И трубочист сделал колесо вдоль края крыши. А после выписал еще несколько кульбитов, подчас одного из которых едва не свалился вниз. Во время того кульбита Джанго намеренно потерял равновесие, чтобы проверить мальчика, а когда тот испуганно ахнул, улыбка Джанго стала еще шире. Наконец, убедившись, что своими выходками он добился, если не уважения, то внимания Себастьяна уж точно, Джанго принялся прощаться. Он кланялся на все четыре стороны света и опять чуть не упал (на сей раз неумышленно), но в последний миг сумел ухватиться за сток, повиснув на нем. Затем одним мощным рывком Джанго подтянулся и вновь очутился на крыше; обернулся, - Себастьян хлопал в ладоши.