Новых невольников провели в большую комнату с белеными стенами и высоким сводчатым потолком. За столом сидел мужчина средних лет с желтоватым, нездорового цвета лицом, на котором как будто навсегда застыло выражение брезгливого недовольства. Одет он был богато – в черный бархатный камзол, на груди поблескивала тяжелая золотая цепь, и Гвендилена сразу поняла, что перед ней важная персона.
Оглядев стоящих перед ним мужчин и женщин – грязных, измученных, утомленных дорогой, – он тяжело вздохнул. Даже у надсмотрщиков, сопровождающих рабов от самого Терегиста, вид был виноватый, словно у пекарей, привезших черствый хлеб, или зеленщиков, доставивших к столу высоких персон залежалые овощи.
– Что это? – процедил он сквозь зубы.
Старший среди надсмотрщиков выступил вперед.
– Новые слуги для нашего милостивого повелителя, принца Хильдегарда, – сказал он и, чуть помедлив, добавил, понизив голос: – Не сомневаюсь, что вы, почтенный майордом Скаларий, сможете распорядиться ими наилучшим образом.
А управляющий, похоже, и правда хорошо знал свое дело. Одного взгляда ему хватало для того, чтобы определить, к какой работе приставить нового невольника – на поля, в мастерские, на скотный двор… Худенькую, бледную до прозрачности молодую женщину, с трепетом ожидавшую решения своей судьбы, он отправил в мастерскую к швеям, ведающим бельем и платьем. Услышав его решение, она разрыдалась.
– Благодарю вас, господин! Я работала в лавке у самой Филидоры, умею плести кружева, могу вышивать золотом, знаю секрет росписи на шелке…
Упав на колени, бедняжка пыталась поцеловать его руку, но управляющий даже не взглянул на нее.
– Этих – на огород! – распорядился он, указав на двух крепких молодух, с щек которых еще не сошел здоровый деревенский румянец.
Гвендилене повезло больше – вместе с тремя другими девушками ее отправили на кухню. Поначалу она даже обрадовалась – по крайней мере, не придется работать под открытым небом… К тому же на кухне можно быть сытой, а она успела порядком наголодаться.
Но вскоре оказалось, что радоваться было рано. В первый же день Гвендилена поняла, что работа на кухне никогда не кончается! С раннего утра, еще до восхода солнца, служанки разжигали огонь в печах, и потом до поздней ночи гремели котлы и сковородки, что-то жарилось, кипело в больших котлах, томилось на медленном огне или запекалось в печи. Лишь за полночь, перемыв посуду и вычистив котлы, обессиленные служанки могли позволить себе краткий отдых. Спать приходилось здесь же, на полу, подстилая под себя грубые рогожи и ими же накрываясь. А утром все начиналось снова…
Старший повар Глан – огромный пузатый мужчина с остро отточенным ножом за поясом и свирепым выражением, как будто навеки застывшем на толстом красном лице с воинственно торчащими жесткими усами, – оказался человеком грубым и жестоким. Глядя, как он одним движением отрубает голову курице или потрошит еще бьющуюся рыбу, Гвендилена всякий раз чувствовала, как противный холодок ползет по спине. Было в этом что-то страшное, почти людоедское…
Правда, в своем деле он был великим мастером. Никто лучше его не мог приготовить суп с пряностями, изысканное жаркое или знаменитое фруктовое желе из девяти разноцветных слоев. Говорят, что сам принц Хильдегард ценил и отличал его, так что даже однажды поссорился со старшим братом, наследником престола принцем Сигрибертом, не согласившись уступить повара ему.
Правда это или нет, неизвестно, но Глан в самом деле находился на особом положении и вовсю пользовался этим. Провинившимся служанкам и младшим поварам часто доставались увесистые затрещины. Но еще хуже было тем девушкам, на кого повар начинал смотреть совсем по-другому – сально-похотливым взглядом. Конечно, отказать ему ни одна не смела, и вскоре он уводил очередную жертву в свою каморку. Бывало, что девушки возвращались, еле держась на ногах, и потом тихо плакали всю ночь, стараясь не потревожить других.
Видно, нерадостной была любовь старшего повара…
К счастью, на нее он никогда так не смотрел. Гвендилена, наверное, впервые в жизни радовалась своей некрасивости, а вскоре и вовсе позабыла о таких глупостях, как девичье кокетство или мечты о суженом.
Каждый ее день теперь был похож на другой, как два яйца из-под одной курицы. Порой она ловила себя на том, что даже не знала, какая погода за окном, зима стоит или лето… Да, в сущности, какая разница? Гвендилена так отупела от усталости, что почти перестала надеяться на перемены к лучшему в своей судьбе и вообще чувствовать что-либо. Как заморенная кляча на молотилке, она могла радоваться лишь еде и краткому отдыху. Если выдавалась свободная минута, она спешила свернуться в клубочек где-нибудь в укромном углу и закрыть глаза хоть ненадолго.