*
========== Глава 1 - Гора, её голос и кот ==========
Солнце ползло к закату. Ярко-красному предвестнику дождя. Исполинский рыцарь в чёрных, почти поглощающих свет доспехах вытянулся по струнке. Рыцарь увидел княгиню, дорогую, бесценную Анариетту. Рыцарь затаил дыхание. Это правда, княгиня выкроила время на их встречу. Рыцарь не мог в это поверить.
Как только Анна-Генриетта в свите сановников подошла, нет, подплыла к чёрному рыцарю, он присел на колено. Низко звякнул мрачный доспех.
— Здравствуйте, Серафим фон д’Амеди, — медовый голос опередил придворного, открывшего было рот для представления собравшихся.
Анна-Генриетта будто ждала ответа, но его не следовало.
— Ах да. Встаньте, откройте лицо, — властно, но мягко.
Рыцарь встал. Гигантская тень нависла над фигурками придворных. Такими же жёлтыми, как фигура ферзя среди них. Они всегда одевались в цвет, в тон, в настроение княгини, — сегодня её настроение блестело золотыми нитками в винном закате. Тёмного рыцаря с золотой княгиней разделяло несколько метров, но её свет отражался в его доспехах, как не отражалось солнце.
Рыцарь снял шлем — качнулась иссиня-чёрная кисточка. Шлем показался пушинкой в латной варежке. Серафим аккуратно приставила его к боку набрюшника. Всё равно металл издал гулкий звон, как звонит в отдалении последний бой церковного колокола.
Слегка вьющиеся волосы смоляного цвета упали вдоль гладкого лица. Лица, которое часто принимают за лицо неоперившегося юноши, видя его под откинутым забралом. На самом деле оно принадлежит женщине. Женщине, которая прошлым вечером сбрила с верхней губы щетину, чтобы ненароком не смутить дорогую, бесценную Анариетту. Анариетта, впрочем, заметила характерную царапину над уголком рта — смущения не проявила.
— Я получила Ваше письмо, Серафим фон д’Амеди. Обычно я не отвечаю на письма лично, но на это решила выкроить время. Минуту, не больше.
Серафим слегка поклонилась одной головой, скрыв за волосами искры страха в синих, темнее ночного неба глазах.
— Во-первых, примите мои соболезнования. Во-вторых, я одобряю Ваше отбытие из Туссента. Держите лицо, прославляйте наш край и свой цех, возвращайтесь целой и готовой к новым рыцарским подвигам. Да благословит Вас любовь, которой Вы служите.
Она выждала еще один поклон, ниже, тяжелее. Разогнувшись, рыцарь смотрела на графиню, не стирая с лица благодарности и восхищения.
— До свидания, Серафим фон д’Амеди. До Вашего скорого возвращения.
Золотой ферзь сдвинулась с доски, за ней потекли пешки. Они направились дальше, в дворцовые сады. Там княгиню ждало теплое вино, нильфгаардская знать и длинная ночь, полная в равном отношении искренних и притворных улыбок. Чёрная ладья осталась стоять у беседки, устало улыбаясь, потягивая губами колющую ранку. Её ждала ночь ещё длиннее, ночь в мучительных попытках заснуть. Выспаться перед походом.
***
День, как и обещало солнце, был прохладным. Светлое небо то и дело накрывали дождевые облака хоть и тяжёлые, но прозрачные, совсем не настойчивые. Они то наплывали на солнце, то разбредались по своим облачным делам, а накрапывающий периодически дождик горел в тёплых лучах. Этот день нес Туссенту свежесть, но не забирал ни меры его красок и света.
Капли мочили траву, а дорог не размывали, наполняя только крохотные лужицы, которые успевали просохнуть к следующему дождю. Пушистое копыто ударило по воде. Вороной конь, мощный, под стать своему наезднику, зафырчал взволнованно.
Серафим похлопала лошадь по шее, по кольчуге. Сложнее всего ей было сохранять молчание с Дху Тоораен, этим впечатлительным конём. Ему было не объяснить, почему хозяйка в одночасье затихла. Не хвалит больше добрым словом, не рассказывает секретов. Не может разделить с ним радость от дождя, увиденного впервые за многие месяцы. Теперь только гладит, чешет, жмёт шенкелями. Молчит.
Грохот копыт отвлекает Серафим от сожалений. Она замедляет Дху, открывает забрало, оборачивается. По дороге несётся рыцарь в полосатом, золото-лаймовом доспехе. На пегой лошадке в лёгкой броне. Лошадь не знакома Серафим, но рыцаря не узнать ещё издали сложно. Гуарин Жанлука Мерино скочет в её сторону, вот-вот загоняя коня. Конечно, зная Гуарина, и в голову не может прийти, что он способен запалить лошадь, но со стороны это выглядит так.
— Серафим! — радостно кричит рыцарь, чуть не выскакивая из седла. Запыхавшись так, будто это он нёсся с рыцарем на горбу, а не кобыла.
Они тормозят, не влетая в Дху исключительно благодаря мастерству наездника. Чёрный конь нервно ржёт, разрывает тяжёлыми копытами землю. Серафим натягивает поводья. Вопросительно смотрит на Гуарина. Тот тяжело дышит.
— Всё, уважаемая. Не отделаетесь от, уф, моего долга.
Серафим роняет голову на грудь в трагичном жесте. Забрало, подыгрывая ей, с клёкотом закрывается.
— Да, да, вы не смогли бы избежать меня, уважаемая Серафим, уф, даже сбеги вы в самые дальние дали Северных Королевств!
Гуарин стряхивает пот со лба и приглаживает рыжие усы, верно думая, что они растрепались. Его шлем закреплён на седельной сумке (как всегда — он редко его надевает).
Серафим поднимает забрало. Указывает на коньячно-белую стройную лошадь.
— Верно заметили, это Туфо, моя новая сослуживица. Я облил кровью сердце, но решился оставить Гром на время этого путешествия, — Гуарин не заметил, как нахмурилась Серафим на последнем слове. — Не переживайте, уважаемая, она остаётся в добрых руках де Горгонов и будет ждать нашего возвращения в их лучших конюшнях. Уф. Тяжеловата она все-таки для северных дорог, подумал я. Надеюсь, не станет ещё тяжелее без моего строгого, несомненно любящего надзора…
Гуарин хотел было продолжить болтовню о лошадях, как заметил жестикуляцию Серафим — она скованно махала ладонями.
— Что такое? Ах, вы ещё не поняли, уважаемая Серафим. Я еду с вами.
Серафим отрицательно покачала головой.
— Не надо, не надо! А то я расценю ваши жесты как попытки оскорбить мое рыцарское достоинство. Решу, что вы хотите помешать исполнению моего священного долга. Я же и на дуэль могу вызвать!
Серафим громко выдохнула носом.
— Верно вы дышите, Серафим. Не время дуэлей. Время вотворения в жизнь наших рыцарских обязанностей. Я дал клятву помочь каждому знакомому и незнакомому рыцарю на этой земле, Серафим, и то, что вы уходите с неё, не значит, что вы перестаёте быть рыцарем.
Гуарин погладил свою лошадь, убедился, что она перевела дух, и тихо направил вперёд. Серафим ничего не оставалось, как продолжить путь в его компании.
— Признаюсь, долго я поджидал, право, как какой-то разбойник, когда мне представится честь скрасить вам службу, — Гуарин бросил взгляд на чёрные доспехи рыцаря-коллеги. Траурные доспехи. — Мои соболезнования, — осторожно произнес он, внимательно следя за Серафим. Туфо чуть отставала от Дху, а Серафим опустила забрало, но Гуарину казалось, он заметит, если рыцаря что-то смутит. Кажется, не смутило. — Ни в коем случае не хочу облегчить вашу ношу. Но считаю, как человек, а не как рыцарь, что компания не будет лишней в долгом путешествии.
Серафим повернулась, открыла забрало, чтобы поднять густую бровь, и снова его закрыть.
— Вот именно. Ваши губы зашиты клятвой, поди объясни нордлингам, что это значит. Считайте, я буду вашим голосом, уважаемая Серафим. Первое время. А там… Знаете, порой я шёл подсобить иному рыцарю с разбойничьей ганзой, а оказывался свидетелем на свадьбе. Там, на празднике и было моё предназначение. Не на поле боя. Кто знает, как судьба распорядится мною в вашей доброй компании.
Так два рыцаря начали путь прочь из винного края. На севере их ждал Каэд Мырквид, а дальше… Грибные дожди в лучах мягкого солнца провожали их, куда бы они не направились.
***
Ливень буравил крыши хат, оставлял в грязи глубокие борозды тяжелыми каплями. Минута на улице — и любой, даже самый хорошо одетый путник, вымокал до нитки. Люди прятались под крышами, занимались домашними делами. Топили печи, жгли свечи, готовили харчи.
Корчма в такие дни наполнялась жизнью: ненадолго зашедшие засиживались, а оказавшиеся рядом, не думавшие заходить, забегали, брали тёплого кваса, оставались на кашу. Незнакомцы знакомились, соседи поминали друг за другом грехи, мирились. Пился мёд, кидались кости, игрались карты.