Сюда же, на княжий двор, сотник Мирон поместил свою добычу – Юрьеву княгиню с двумя ее челядинками. Прямиславе очень хотелось знать, куда девался отец и почему он не дождался ее, но следов какой-либо битвы нигде не наблюдалось. Правда, ехать прямо в село Мирон тоже не решился, а сначала, задержав отряд в открытом поле, послал вперед пару отроков. Вернувшись, они о чем-то тихо доложили ему, и он велел трогаться.
Прямислава была в полном недоумении. Еще сегодня утром она знала, куда и зачем едет, но теперь перестала что-либо понимать. Мирон устроил целую битву, чтобы везти ее в ту же сторону и в то же самое место? Зато сопровождают ее теперь совсем другие люди, на ней другая одежда и она зовется чужим именем! А к тому же целых семь лет Прямислава провела в монастыре, не выходя дальше торга и нескольких прилегающих улочек, и теперь, испытывая тревогу и любопытство разом, выглядывала из кибитки и жадно рассматривала ничем не примечательные избенки. Село как село: полтора десятка домишек и княжий двор на горке. Но избушки смердов под соломенными крышами, огородики, выпасы, плетни казались новыми Прямиславе. Села, леса и поля она видела в последний раз целых семь лет назад, по дороге из Турова в Берестье, и теперь чувствовала себя занесенной Вихрем Вихровичем за тридевять земель.
Вслед за всадниками кибитка поднялась на горку и въехала в ворота княжьего двора. Он тоже был не из больших, сам князь наезжал сюда редко, разве что во время охоты, и проживал тут тиун со своим семейством и челядью. Трех пленниц проводили наверх, в горницы. Убранство здесь было небогатое и порядком обветшавшее. Распоряжалась в доме женщина лет двадцати пяти, рослая, пышнотелая, с красивым румяным лицом и густыми черными бровями. Новая красная плахта, сорочка беленого полотна с вышивкой, тончайшая намитка с очельем, украшенным серебряными заушницами, делали ее похожей на жену состоятельного купца, и только связка ключей на поясе выдавала ее положение в доме.
– Вот эта его княгиня? – сразу спросила ключница, жадным взглядом окидывая Крестю. – Да уж, невелика птичка! – с издевкой прибавила она. – Пятнадцать-то есть? За столько лет не выросла – как была недоросточком, так и осталась!
– Тебе-то, матушка, что за дело? – со сдержанной враждебностью отозвалась Прямислава.
При этом она подчеркнула слово «матушка», давая понять, что ее собеседницу недоросточком уж никак не назовешь.
– Много будешь знать – состаришься! – резко ответила ключница, метнув в ее сторону пренебрежительный взгляд. – Небось, Варварой звать?
Прямислава вспыхнула: она не привыкла, чтобы с ней так разговаривали.
– Так и ты знай свои ключи, а в чужое дело не встревай и чужих годов не считай! – гневно ответила она. – Своих хватает – гляди, собьешься со счету!
– Без моих ключей, голубка, голодной насидишься со своей княгиней! – бросила ключница, но тут Мирон взял ее за плечи и подтолкнул к дверям, бормоча: «Ступай, ступай!»
Красавица вышла, негодующе фыркая, но, видимо, внимание мужчины, пусть даже выраженное таким образом, смягчило ее.
– Ты, раба Божья, не для монастыря нравом уродилась, тебе бы в воеводы! – с дружелюбным упреком обратился к Прямиславе сотник.
Похоже, он старался ладить решительно со всеми, с кем ему приходилось иметь дело, и готов был подружиться даже с челядью похищенной княгини.
– А у нее отец воеводой был, – пояснила Зорчиха. – Может, слышал, Орогость Смолижич. Тоже, помнится, сотню водил у Юрия.
– Воевода Орогость! – Мирон взял себя за бороду, будто в большом изумлении, и во все глаза уставился на Прямиславу, словно она внезапно оказалась его родной сестрой. – Как такого человека не знать! (У него получилось «целовека», и Прямислава, непривычная к новгородскому говору, с трудом удержалась от смеха.) Добрый был муж, отважный, честный! Как же ты в монастырь-то попала, красавица?
– А как воевода сам помер, им с матерью только приданого и осталось, что на два подрясника! – ответила вместо девушки Зорчиха. – Вот и пришлось в монастырь идти.
– Жаль, жаль! – Мирон сочувственно закивал. – Такая девка боевая да красивая! Не будь я женат, сейчас бы на тебе женился, не сходя с места! Видит Бог!
Прямислава усмехнулась, а Мирон продолжал, видя, что задобрил ее:
– Не бранись ты с Прибавкой, Бог ей судья. Она у князя в чести и довольстве жила. Я еще лет шесть или семь тому приезжал к нему, видел ее: разодета была, что твоя княгиня. А теперь, сама видишь, годы набежали, князь новых нашел, помоложе и покрасивее, да и нрав у нее тяжелый – словом, надоела. Теперь в Ивлянке живет, в ключницах, хоть и почетная должность, а все ей – опала. После княжеских-то палат ходи тут, ключами греми.