– Может, еще все по-старому будет, – добавила Зорчиха. – Вот помирятся, и тебя назад в Берестье вернут.
– Ну, уж нет! – отрезала Прямислава. – Что я им, мячик тряпичный, чтобы туда-сюда меня кидать? В монастырь уйду, постриг приму, но больше не стерплю, чтобы его холопки мне в глаза смеялись!
– Ну, теперь-то все по-другому пойдет, теперь-то ты выросла, – рассуждала Зорчиха, вытягивая из мотка длинную-предлинную нитку и складывая ее пополам[9]. – И впрямь, пора Юрию тебя в дом взять. При такой жене-красавице зачем ему те холопки? Какая простолюдинка против тебя встанет? Прикажи ему всех распродать, а в прислугу старух наберешь! – Зорчиха усмехнулась, и Прямислава с издевкой кивнула:
– Ага, и буду спокойна, только пока ему молодые на глаза не попадаются? Нет уж, не на такую напал! Мне чужих объедков не надо!
– Какие же это объедки? Он твой муж, голубка. Помирится с Вячеславом Владимировичем, будете жить.
Но Прямиславу не радовала возможность такого мира. Каждый раз, видя Прибаву, она не могла не думать о том, что в день свадьбы ее муж целовал эту женщину и смеялся вместе с ней над «недоросточком». И пусть теперь бывшая полюбовница доживает век в глухом селе, ее место заняли другие. А она, Прямислава Вячеславна, не хочет ложиться в постель, нагретую холопками!
– Не утонул бы Милюта, может, мы еще и выбрались бы! – не раз говорила она Зорчихе. – Не мог отец так далеко уехать, чтобы мы не догнали!
Зорчиха только качала головой и опять бралась за чулок.
Сотник Мирон, похоже, вовсю наслаждался нежданным отдыхом. На другой день, правда, ему пришлось устраивать охоту на тощую весеннюю дичь, чтобы как-то прокормить двадцать человек своих отроков: в селе оставалось к весне не так много припасов, и те почти целиком забрал Вячеслав. Но других забот у него не существовало, и он проводил время то в дружинной избе, то в клети, болтая с Прибавой, которая была весьма довольна его вниманием, а иногда поднимался наверх к княгине: проверить, не скучает ли она и не нуждается ли в чем.
– Где же князь Юрий? – спрашивала его Крестя, наученная Прямиславой. – К отцу не отпускает, так почему сам за мной не едет? Где он? В Турове? В Берестье?
– Не знаю, княгиня, не знаю, матушка! – Мирон разводил руками, и Прямиславе смешно и досадно было слышать, как тридцатилетний мужчина называет «матушкой» девушку неполных шестнадцати лет. – Не дает о себе знать. Да не тревожься, объявится.
– Не случилось ли там какой битвы, не слышно ли чего? – спрашивала Зорчиха.
– Не слышно пока! – честно отвечал Мирон, поскольку в село за эти дни никакие гонцы не приезжали. – Как будет что, сразу к вам прибегу, все расскажу.
– Сохрани Бог! – вздыхала Крестя. – А то еще убьют…
– Не тревожься, княгиня! – с неизменным пылом утешал ее преданный Мирон, не уточняя даже, за отца или мужа она боится. – Даже если и будет битва, упаси боже, обойдется! Князей не убивают.
– Рассказывай! – оборвала его Прямислава. – А как же князя Мстиславца Святополчича убили, стрелой прямо в грудь? Брата его, князя Ярославца, убили, когда он Андрея во Владимире осаждал. А Василька теребовльского ослепили!
– Ну, и они тоже – рабы Божьи, всякое случается. Так ведь Ярославца сам же Андрей велел в город внести и в соборе похоронить со всей честью. Ты, Христова невеста, откуда про князей все знаешь?
– Мать игуменья рассказала! – нашлась Прямислава. – Мстиславец ей родным отцом приходился, а под Владимиром мой батюшка воевал.
– Ну, мало ли что там! – отмахнулся Мирон. – А у нас, даст Бог, все обойдется. Спокойна будь, княгиня, живыми все вернутся.
– Милюта только не вернется уже! – пробормотала Прямислава.
– На все Божья воля! – Мирон развел руками. – Я его и ударил-то плашмя, хотел оглушить только. Разве я упырь какой-нибудь или нехристь поганый, чтобы кровь христианскую проливать? Да он с берега в Припять свалился, а там глубоко под обрывом, видно, омут. Помолись за душу грешную – хороший человек был, сказать нечего.
С ключницей Прибавой пленницы ладили далеко не так хорошо. Казалось бы, и говорить им не о чем, однако Прямислава встречалась с ней десять раз на дню, и каждая их встреча превращалась в столкновение. Прямиславе один только вид ключницы напоминал об ее унижении, а Прибава не желала и смотреть на княгиню, во власти которой было продать ее хоть за Хвалынское море. Сама Крестя не вступала с ней в разговоры, но Прямислава не оставляла без ответа ни одного слова ключницы.
– Да что же ты в драку-то лезешь, красавица моя? – пытался унять Прибаву Мирон, взявший на себя должность миротворца. – Что нападаешь на девку? Она – послушница, монахиней будет, а ты, грешная душа, ей проходу не даешь!
9
При этом способе вязания нужна максимально длинная нитка с петлей на одном конце, поэтому ее складывают пополам и так вдевают в ушко иглы.