Картина заваленного битым воинством, но не поля на Каяле в эпосе, а древнейшего храма «Святой Руси» в реале, представлялась мне живо. Кажется, и Антоний не страдал бедностью воображения. Обвёл взглядом притворы и приделы, окинул хоры и купол. Передёрнул плечами и, повернувшись ко мне, произнёс очень похоже на Боголюбского:
— Быть по сему.
И тут же отыграл назад:
— Постой. А остальные епископы?
— Каневский и Белгородский сегодня не поспеют. Туровский… Или он присягнёт, или его не будет. Тогда Государя тебе поучать. Может, оно и к лучшему — на свечке сэкономим. Дальше по сценарию… опять молебен. И следующая присяга.
— Господи! Какая уже?!
— Первая: Государя — земле, вторая: князей — государю, третья — епископов. Четвёртая — земская. Повтор присяги выборных от городов русских в Успенском соборе во Владимире-на-Клязьме. Принять власть государя «на всей воле его». Мда… Плохо. Из двух сотен вятших, присягавших во Владимире от полусотни городов русских, здесь, в Киеве, едва ли половина. Их ещё найти надо. Потолкую с Вратибором, может, он чего подскажет.
— Ты… Ты понимаешь, что будет?! Это же… это запалить Русь со всех концов! Представь: тысяцкий Смоленский присягает государю, что Смоленск будет «на всей воле его». А Смоленский князь?! Его куда?!
— Туда. Куда Государь пошлёт. Как император Мануил поступает со своими провинциальными губернаторами?
— Но… но здесь же Русь! Не Византия!
— Типа: рылом не вышли? А не в этом ли и состоит дело правителя? Сделать свою страну лучшей. Или хоть — близко к наилучшей. Кто у нас ныне славнее Второго Рима? Кого за образец брать?
Факеншит! Как-то вы, молодые, всё это… просто-линейно представляете. Голову срубил, ворота открыл, царя поставил… Чему вас только в школе учат? Боятся, что мозги напряжёте?
Запомни, девочка: почти ничего, из того, что блазнилось мне во Всеволжске — не было сделано. Что-то я сам… отложил, понимая невозможность провести изменения «здесь и сейчас», кое-что притормозил Боголюбский.
Законы, слова… Должны быть люди. Живые люди, которые твой закон понимают, принимают и исполняют. Которые ежедневно надзирают за исполнением закона. В «Святой Руси» таких называют тиунами, ярыжками, бирючами, мечниками, мятельщиками… Позднее — чиновниками, бюрократами.
Закон должен быть обеспечен ресурсами. Людскими, силовыми, материальными… Иначе — чисто «кукареку», воздуха сотрясение. Ну, издали закон: «Всем по утрам и вечерам чистить зубы». В «Русскую Правду» записали. И что с того? Щёток-то зубных всё равно нет. Человек и рад бы закон исполнить, а не может. Невольный преступник. Дальше — вымогательство, коррупция. «Суд неправый».
Другое дело, что всякое в собрании сказанное слово, тут же передавалось. Повторялось на торгах, расходилось кругами по «Святой Руси». Перевиралось, переиначивалось так, как людям слышать хочется. И, воротясь ко мне, позволяло понять — а чего ж люди русские хотят?
Прямо скажу: я Руси не знал. Да и откуда? Много ли поймёшь, гуляючи по Киевскому боярскому подворью в мешке на голове, или бегая боярским ублюдком по ельникам на Угре?
И Русь меня не знала. А незнаемое — опасно, враждебно.
Когда же пошёл пересказ, слухи разные, что есть, де, мужик лысый, «Зверь Лютый». Который — «за». За добрых князей, за славных бояр, за простой народ, за веру православную… За «Святую Русь». Не все понимали, что если «за» кого-то, то кому-то «против».
Люди надеются на лучшее. То, что моё «лучшее» и их — две большие разницы, сразу не понять. А про то, что за всё в жизни приходится платить — забывают.
Так и с «земской присягой»:
— Ура! Воля! Как Новгород! Мы теперь только Государю челом бьём!
Но реально «взять под себя» все две сотни городов русских Государь не мог. Нечем.
«— Я имею право?
— Да, имеете.
— Значит, я могу?
— Нет, не можете».
«Право» — было объявлено. Оставалось «смочь». Создать «правоприменительную практику».
Это стало «предметом торга», «пространством взаимодействия», «потихоньку-полегоньку». Но получилось довольно быстро, с несколько неожиданными… элементами. О чём позже скажу.