Эту картинку в Смоленском монастыре Параскевы Пятницы я… не забуду.
— Хочу поставить у себя церковь. В её память. Освятить храм во имя Варвары Великомученицы. Для чего и прошу у тебя частицу мощей святой.
Смотрит, молчит, разглядывает меня. Ни одному слову моему не верит. Не может Ванька-лысый, который то и дело, просто мимоходом, над святынями насмехается, храм святой поставить.
Не может. Но — ставит. Андрей знает, по доносам своих соглядатаев, что в каждом новом большом селении на сотню дворов, ставится и церковь. И эта будет, мы, с Фрицом ещё, её придумали. Высокую, стройную, белую. А что освятят её в честь Варвары Баальбекской… Да мне-то что? — Мне — в память Варвары Смоленской. Которая ради меня на смерть пошла.
Что глядишь, будущий благоверной? Ты многого про меня не знаешь. Не только про всякие тех- и орг-. По жизни, по душе — далеко не всё. У меня была своя жизнь. И в «Святой Руси» тоже. Где я много чего хлебанул и кое-чему научился.
— Две загадки ты мне загадал. Вернуть отсечённую грудь Великомученицы. Это — решено. Завтра вернут. Второе: братья твои. Убить — нельзя, выгнать — вернутся. Так оставить… Вражда ваша столь велика, что сыщется множество людей, кто захочет от этого прибыль получить. Кто будет стравливать вас, как драчливых псов. Тебе идёт вал доносов про то, как они на тебя злоумышляют.
— А разве нет?
— А им — страшилки и пугалки про то, как ты их извести собираешься. Не важно — правда ли? Важно — вы в это верите. Прольётся кровь. Много русской крови. Не хочу. Нынче понял я, как сделать так, чтобы ущерба друг другу вы причинить не могли. Не ваше «хочу — не хочу». Не могли. Наоборот, стали друг другу помощниками.
— Что?! Ты хочешь, чтобы я этим змеёнышам помогал?! Никогда! Ни за что!
— Завтра… нет уже сегодня к вечеру, я тебе скажу «когда» и «за что».
— Х-ха. Нынче скажи.
— Нынче я не готов. Надо ещё демонстрационных материалов подготовить.
Ш-ш-ш…
Андрей до того стоявший в паре шагов передо мной с опущенным мечом, вдруг резко взмахнул им, так, что клинок зашипел. Остриё оказалось прямо перед моими глазами. Сантиметров десять, может меньше.
— С-собрался демонов материализ-зовать?! Сатанинский выполз-з-зок.
Факеншит. Уелбантуренный лингвистически. Повторно — теологически. И третий раз — государственно.
Случайная акустическая близость воспринимается как некошерная потусторонняя сущность. С неизбежными в этом обществе орг. выводами.
— Какие демоны? Можно подумать, что возле милостника Богородицы какие-то демоны дышать могут. У тебя меч Святого Бориса в руках. Во всей преисподней не сыщется дурака, который к нему сунется. Нет, это от латинского демостратио — показываю. Люди на слух худо понимают. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Вот я и хочу, чтобы вы увидели.
— «Вы»?
— Вы. Юрьевичи и андреевичи. Других не надо. И головы разные, и пустой болтовни не будет.
Андрей вглядывался в меня. А чего на меня смотреть? — На мне узоров нет. И говорю я только правду. Станет ли это истиной? — как сделаем.
Меч его дрогнул и опустился.
— Одевайся.
Пришлось подождать пока он отойдёт на пару шагов, не спеша подняться, медленно дойти до своей одежды под его неотрывным взглядом. Натягивать, застёгивать, наматывать, заправлять…
Хорошо, что он «Крепкого орешка» не видел. А то загнал бы меня в одежде в воду. Ближайшая — прорубь на Днепре. Но его попытка обеспечить безопасность — внушает уважение. Умён, решителен. Хотя некоторые вещи упустил. Костяной палец у меня на шее… при некоторой подготовке… вполне смертелен. Или — подштанники… возможное орудие убийства. Но объяснять это я не буду.
— Ну, вроде всё. Доброй ночи, государь.
— Х-ха. До вечера.
Налево кругом, на выход шагом марш. В голове, всё ускоряясь, звучит гитара из Child In Time, уходит в запредельные октавы голос солиста.
Насчёт увернуться — правильно.