— Нет. Возьми у игумена ещё сани. Под монашка. И ещё одни — под барахло.
Охрим убежал, а я подошёл к саркофагам. Близко не подойти: всё залито кровью. Глубокие рубленные, колотые, резанные раны, «удар с проворотом»… из четырёх здоровых мужчин вытекает много. Быстро вытекает.
Посреди на глазах растущей чёрной лужи, вжавшись лицом в чёрный камень саркофага, лежит и негромко воет «золотоволоска». Посвечивая «золотыми волосами» и очень белой кожей обнажённого тела. То и другое густо заляпано, замарано кровью. Обидчики мертвы, но счастья это не принесло.
«Даже бессмертные боги не могут сделать бывшее — не бывшим».
Теперь тебе с этим жить.
Мелочь мелкая, детали внешности: цвет волос, оттенок кожи, возраст — сделали тебя привлекательным. В этом месте, в это время, для этих людей. Заставили приобрести опыт. Опыт ложной надежды на защиту учителя. Опыт насилия, унижения. Опыт боли.
«Всё, что нас не убивает — делает нас сильнее».
Ты стал сильнее? Воющий в тоске и страдании, в грязи, крови и темноте юноша, почти подросток. Главное: ты хочешь стать сильнее? В какой форме? В форме усиления смирения, покорности, подчинения? Ничего не делается помимо промысла божьего. Так восславь же Его! За посланное тебе испытание. И жажди следующего. Которое ты пройдёшь более подобающе, распевая псалмы, прощая и благословляя своих мучителей. Устремляясь в восторге души своей к престолу Всевышнего.
К вечному блаженству — с радостью и удовольствием.
Хотя, если акт происходит с удовольствием, то это уже не мучители, а партнёры. По садо-мазо…
Мда… если нравится — грех.
Если нет — богохульник.
Если пофиг — тупая овца.
Мораль? — Убейся поскорее. Что, для подобия божьего, тоже преступление.
«Ты — виноват. Уж тем, что…». — Что веруешь?
Охрана притащила воды, но страдалец упорно не желал вылезать из лужи крови, отпускать обнимаемый саркофаг. Парням пришлось его малость побить. Сами перемазались, окатили добытое из ведра, отчего бедняга снова завыл. Завернули в тряпки от местных монахов, утащили наверх.
Явившийся игумен оказался смелым человеком: начал мне выговаривать. Увы, нынче я не настроен выслушивать нравоучения:
— Ты, инок, своё неудовольство проглоти глубоко. И слушай. Ватажок разбойный, прикинувшийся воинами православными из войска князя Андрея Юрьевича…
— Да вы там все…! У-ё-о-о…
Дядя, ты — слушай. И не перебивай. Мне ведь не обязательно мечи в руки брать, я и кулаком не худо попадаю. А пресс у тебя слабоват.
— Итак. Разбойники, устрашив монасей твоих, прошли в здешнее святое место. Где и напали на святителя Туровского и служку его. И быть бы беде великой, но Господь, в неизлечимой мудрости своей, явил милость Божественную и привёл, в это время и в это место, меня, Воеводу Всеволжского по прозванию «Зверь Лютый». Продышался? Запомнил? Разбойников я побил, святителя Туровского спас, выживших забрал на лечение. За что ты, с братией, нынче же отстоишь молебен благодарственный. Обо мне и о процветании града моего Всеволжска.
Игумен, пребывая в полусогнутом состоянии, держался за живот, пыхтел и пытался от меня отодвинуться. Кучка монахов, стоявшая возле входа в пещеру, сунулась, было, на помощь «отцу духовному», но замерла, опасливо посматривая на покачивающиеся топоры в руках Сухана.
Какие-то неправильные пчёлы. Э…. виноват — монахи. «Блаженны павшие за правду. Ибо войдут они в царствие божие». А эти — не хотят. Входить в царствие. Кинулись бы выручать своего игумена — Сухан бы их тут и положил. И они сразу достигли бы цели своего земного существования. Мучиться-страдать долее не надо. А эти как-то… менжуются.
— В благодарность за спасение епископа, за доброй славы обители сей сохранение, за от разорения и расхищения разбойного избавление, ты, игумен, явишь мне благодарность. В размере тысячи гривен кунских. Серебром ли, златом ли, утварью ли церковной. Пришлю приказчика — он отберёт нужное.
Зачем мне денег? — Ну, вы спросили!
Жванецкий прав: «Деньги не приносят счастье, зато позволяют обставить несчастье с наибольшим комфортом».
Мне это «несчастье», которое у нас «Святая Русь» зовётся, ещё обставлять и обставлять. Хотя бы до «комфорта» минимального прожиточного уровня.
Игумен не мог говорить, а только сопел, но головой начал трясти интенсивно. Отрицательно.
Какие крепкие в вере и в имуществе своём люди подвизаются в святых обителях у нас на Руси!