— Трофеи. Сняли с трупов. Их волынцы зарезали, а мы только прибрали.
Можно прижать таких… трофейщиков, посадить в поруб, погонять круглосуточных допросов, поймать на нестыковках, придавить морально и физически, «разломать» личности, сменить им «систему ценностей»…
Короче: поиграть в правосудие. Потратив время. Потеряв, вероятно, «шапку», «Святую Русь», голову…
«День — год кормит». Или — государство рушит.
Заменяем право-судие на само-судие? А что, есть варианты?
— Хреново. Недоказуемо.
— Я могу присягнуть!
— Ага. И поносить раскалённое железо в руках. А присягнуть и Бастий сможет. На тему: ты всё врёшь.
Акиму Рябине довелось однажды «доказывать правду» на раскалённом железе по моим делам. Потом пришлось Елненского посадника с посадницей убивать, управителя вотчины в сортире топить… Мне было стыдно. Повторять? — Не хочу.
Ожидать от предателя, изменника Бастия правдивого ответа… наивно. Посторонних свидетелей найти… вряд ли.
Чарджи мрачно смотрел перед собой, на гриву коня. Так, не поднимая глаз, вдруг спросил:
— А ты, ты мне веришь?
Я аж удивился:
— Конечно. Ты дурак, но не лжец.
— Почему дурак?
— Потому что занялся хабаром.
— Так что ж?! Надо было им всё отдать?!
— «Отданное» можно вернуть. А вот ребят… Ладно. Бывшее — не бывшим не сделать, а вот грядущее надо почистить. К Боголюбскому.
И мы поехали к Западному дворцу.
Какой прогресс, коллеги?! Какие там судьбы человечества?! Захват власти, изменение истории, коронация, царизм, производственные силы с таковыми же отношениями… Да пошли вы! У меня людей убили! Остальное, Русь с человечеством и прогрессом — потом.
Стража пускать не хотела: уж больно мы… окровавлённые. С головы до ног. Как мальчики в чьих-то там глазах в российской литературе. Но когда Пантелеймон в досаде завопил:
— А как я вам крестом горящим со стен махал — радовались! Зверичи ворота открыли! А как сами — заперто! Тьфу на вас!
Тут гридни устыдились и Пантелея пропустили. И меня с ним.
Полное крыльцо народу, живая очередь. Сильно живая: все жужжат, толкаются, кто-то входит, кто-то выходит. Смольный?
Не, затворы не изобрели ещё. Щёлкают здесь, преимущественно, клювами. Похоже, скорее, на Махно в Екатеринославле:
«Батько сидел… за буфетной стойкой с искусственными пальмами — с нее смахнули только на пол всякую стеклянную ерунду — и писал приказы…
Батько отдавал приказы только тем, кто их требовал. Устрашающе шевеля челюстями, он делал вид, что распоряжается. На самом деле в голове его была невообразимая путаница… В этом чертовом городе негде было развернуться, всюду теснота, враг — сверху, сбоку, сзади… Таращась на карту, батько не видел ни этих улиц, ни этих домов… Недаром он всегда называл города вредной вещью, всем заразам — заразой».
Буфетной стойки — нет. Пальм — искусственных или естественных — нет. Карт, кстати, тоже нет. Стеклянное — не ерунда. А в остальном…
Боголюбский относился к бою в городе по-махновски. Не видел, не понимал. Хотя сам — город, свой Владимир — строил. Другие городки по его приказу ставились. Понимал их необходимость, пользу. Но воевать их…
В городе продолжаются бои, держатся ещё киевляне в «Золотых воротах», в монастыре над Днепровской кручей засели ляшские наёмники. Послали, было, парламентёров из наших «ляхов и чахов» — их зарубили. Оказывается, между командирами отрядов давняя, столетняя уже, родовая вендетта.
Эти остатки обороняющихся — забота отрядов, которым они достались в выделенных зонах грабежа, не сильно актуально. Важнее свары меж своими.
К Боголюбскому бежит вереница жалобщиков. Понятно, что ограбляемые киевляне петиций не пишут. «Вор у вора дубинку украл»: ухорезы и горлохваты бегут к «пахану» с доносами друг на друга. Вбегают разгорячённые, с разбитыми лицами. Некоторые — в повязках. Многие уже с хмельным запахом. Орут, хватаются за железяки на поясах, матерятся, таскают друг друга «за пельки».
Православное воинство в фазе делёжки добычи выглядит очень… экспрессивно. Как выглядят другие — не знаю, не видал ещё.
Какой-то чудак с высоко выбритыми висками и затылком, цапнул меня за грудки и вопит:
— Вот они! Серые! Бл…! Гадины зверячьи…!
Дальше я не расслышал, потому что чудак перестал. Связно выражаться. Рывок правой за его кисть, левой ладонью — в локоть. Развернуть спиной. Его правая ладонь — на его затылок, моя левая под его локоть до шеи. И рывок вверх.