Вообще-то, классика совейской милиции. Вылезло откуда-то из «комсомольской юности».
Здесь ещё не изучено. Как много ещё разного и полезного мне предстоит спрогресснуть в нашем святорусском отечестве!
Чудак ненормативно выл те три шага, которые я разгонял его перед лестницей с гульбища. Потом он орал уже не один, а с хором — с группой посетителей, встретившейся ему по нисходящей. Крутые здесь спуски. Как с голубятни. А вот у меня во дворце…
Возникший откуда-то, чуть ли не из стены, Асадук подёргал саблю, тяжко вздохнул и молча мотнул головой. Типа: заходи.
Захожу. Зала, темно, многолюдно, «ж-ж-ж» чуть потише, чем на лестнице, ниже болевого порога. В конце залы на лавке — Андрей, перед ним Салман с Николаем — в полусогнутом и трое бояр с попом — в слюнях брызгами.
— Извините… разрешите… позвольте… заранее благодарен… это не вы потеряли талон на повидло?… ваш поезд отходит с третьего пути… не знаете насчёт поезда? — вернусь — расскажу… ой, прямо на мозоль? — какой я неловкий!… бог простит… у вас ус отклеился… где ж ты так штаны порвал? все колокольцы наружу… это вашего коня на живодёрню повели?… Жора! брат! извини, обознался…
Я уже говорил, что умею проходить сквозь толпу? — Здесь есть особенности: много торчащих железяк в ножнах и шпор на пятках.
Андрей замучено поднимает глаза, машет мне рукой.
— Вот. Твои чужое взяли. Обнесли церквушку, которая витебским отдана.
Факеншит.
Николай пытается мне что-то объяснить, Салман виновато лупает глазами. Он за старшего оставался — с него и спрос.
Мои чужое взяли? — Нехорошо. Собственность — священна. Особенно, в условиях всеобщего вооружённого грабежа. Давайте посмотрим на это… глобально. В мировом, так сказать, плане, разрезе и вырезе.
— Государь. Верно ли говорят, что город принадлежит тому, чьё знамя первым поднято над детинцем?
Андрей не сразу переключается с конкретики ссоры на столь абстрактную тему. Потом как-то светлеет, выпрямляется, мимолётом морщится от боли в спине. Идиоты! Стул со спинкой Государю Всея… найти не додумались.
— Верно.
— Моё знамя было над Софийскими первым.
Сбоку кто-то, вереща, аж захлёбываясь, возражает:
— Лжа! Обман! Его сразу срубили! Другое ставить пришлося! С трудами великими, с боями жестоким…!
Поворачиваюсь к вопящему:
— Ты — сказал. Сперва — моё. Его — срубили. После того как подняли.
«Вопиятель» захлёбывается слюнями, а Андрей, неожиданно фривольно улыбаясь, задаёт ожидаемый вопрос:
— Твоё — первое. И что же из этого следует?
— Что город мой.
Фраза задела не только кору головного мозга всех присутствующих, но и саму древесину.
Ап-ап… а мы?
Слышен скрип. Наверное — мозгов. И скрежет. Наверное — зубов.
Продолжая улыбаться, чуть напряжённее, Андрей уточняет:
— И что из этого следует? Уж не выгонишь ли ты меня из твоего города?
— Как можно, государь. Гость в дом — бог в дом. А уж такой, как ты…
Уставной кивок, правая рука — к сердцу.
Спокойно, Андрейша, не напрягайся. Я хоть и псих, но не дурак: вырвать награбленное у русских князей… отбирать овцу у стаи голодных волков безопаснее. Но в Вышгороде, при дележе «шкуры неубитого медведя», вы этот аспект прохлопали. Все были уверены, что первым в детинец войдёт Боголюбский. В смысле: Искандер. Что, впрочем, одно и тоже.
Меня там не было, а позднее перераспределение «ролей», направлений штурма хоть и было произведено, но не сопровождалось перераспределением добычи. Да и вообще: я со своей парой сотен бойцов… величина незаметная. Взять детинец? — Да бросьте, хорошо если этот мальчик в общей толпе хоть в какие-нибудь ворота влезет.
Недооценили. Вот и повод чуть прижать победителей. Чуть-чуть. Чтобы причина говорить со мной уважительно — уже была, а резаться — ещё нет.
А хорошо, однако, работать двойкой. По сути, детинец взяли гридни Искандера. Но ему заявлять права больше уговорённого нельзя — он сын Боголюбского. Боголюбскому отбирать добычу у сподвижников — не по чести. Такое подобно «крысятничеству» Жиздора в походе на половцев. А Ванька-лысый — внесистемный. Ляхи, чахи, угры, литва… и хрен с бугра. Набродь, наймиты… Дикие люди — что взять? Только обычаем и удерживаем.
Продолжаю в голос, уже не только князю, а чтобы все слышали:
— Я также дозволяю всем воинам православным брать добычу так, как было уговорено князьями русскими на совете в Вышгороде. Однако же, полагаю, что справедливо будет и мне взять десятину от всякой прибыли, на гражанах взятой. Ещё: всякое спорное имение должно быть отдано хозяину. Мне.