Рой проклинал себя за самонадеянность. Ведь это он разрешил поисковой группе задержаться, хотя признаки приближавшейся бури были очевидны. Но уж очень заманчивой и богатой казалась сегодняшняя добыча. Оставалось только извлечь ее из глубокого колодца, служившего прежде вентиляционной шахтой метрополитена. Наверное, кто-то устроил склад и хорошенько припрятал свое добро еще в ту пору, когда в городе шли бои между враждующими бандами и было полно голодного зверья. В прямом и переносном смысле.
Рой помнил минувшие времена. Ничего не скажешь, веселые были денечки. Не то что теперь… Им всем, уцелевшим, еще повезло, что бомба оказалась «чистой». Литиевая роковая красотка. А о прелестях радиоактивных осадков уже не расскажут те, другие, пришедшие из зараженных районов и умершие в самом начале «ядерной зимы»…
Он нашел это место, возвращаясь из безрезультатной дальней разведки. Вероятно, у него действительно был счастливый глаз. Люди всегда звали его с собой – на удачу. Но он просто физически не мог быть со всеми одновременно. Те, которых он привел к шахте, были согласны рискнуть. Да что там рискнуть – они рвались туда, в глубину, на самое дно колодца. Там лежало сокровище, способное продлить жизнь.
У них было с собой все необходимое – веревки, лестницы, топоры. Успеем, решил он. И просчитался. А человек, которого избрали мэром на третий срок, не имеет права на ошибку. Хочешь сам подохнуть – пожалуйста. У нас свободная… страна, чуть не подумал Рой. Сразу и слова не подберешь. Пусть будет зона. Свободная зона. Из петли, вероятно, вынут, а вот отправиться на свидание с Дедом Морозом не помешает никто…
Но если ты отвечаешь за других людей, то обязан быть трезвым и дальновидным. Последствия малейшей неосторожности могут оказаться катастрофическими. Впрочем, это были издержки старого мышления. Чтобы убедиться, достаточно посмотреть вокруг: что может быть катастрофичнее этой голой окоченевшей задницы величиной с планету!
В результате буря настигла их примерно на половине обратного пути. Они нагрузились под завязку и не могли двигаться быстро. Рой приказал бросить все – консервы, пачки с солью, канистры, дрова – и любой ценой пробираться к Пещере. Пережидать бурю бессмысленно – она могла продлиться не одни сутки.
Но как бросишь еду, которую держишь в руках, если при этом не ел два дня? Буря кажется просто очередной неприятностью, бесформенным зверем, отбирающим пищу. В сугробы полетели покрышки, бревна, мотки проволоки, но только не консервы. Сам Рой с сожалением расстался с двадцатикилограммовой связкой досок. Искал ориентир, чтобы вернуться за ними, если выживет, но так и не нашел. Развалины проступали сквозь снежную завесу однообразной грядой, окружавшей со всех сторон. Рой побрел вслепую, ведя в связке за собой пятнадцать человек.
…Длинные прочные дубовые доски скорее всего пропадут. Уже никто не отроет их. Отчего-то он вдруг подумал, что из них можно было бы сколотить отличный крест. Но некому приносить искупительную жертву. Что испытал Иисус, когда нес на Голгофу орудие своей казни? Ему было ЖАРКО, вот это точно…
Путаются мысли. Черт с ними, с досками. Что они такое, в конце концов? Огонь сожрет их за пару часов. Значит, доски имеют вполне конкретный эквивалент. Два часа жизни. Много это или мало? «О чем ты думаешь, дурак? Может, ты ходишь по кругу?»
Буран заметает следы быстрее, чем высыхают детские слезы. Шаг, еще шаг… Веревка натягивается. Отчаянные рывки. Рой останавливается и оборачивается. Ни черта не видно. Крик. Кто-то упал сзади. Вся связка встала. Ближайшие помогают бедняге подняться… «Что с ним? Если не сумеет идти, понесем. А что делать? Иисусу было труднее…»
Ползем дальше.
Буря усиливается. Каждый шаг – прорыв сквозь мокрую простыню. И сколько их еще впереди!.. Слепец ведет слепцов. Но они-то думают, что он – зрячий. Знаменитый Рой с его гениальной интуицией и способностью находить выход из любого положения!.. Сдохнет тут, как сдохли десятки и сотни до него. А людей он погубил… На ум пришли слова старой песенки – «пятнадцать человек на сундук мертвеца…». Йо-хо-хо, что там еще? Ах да – и бутылка рому… Сейчас он не отказался бы хлебнуть чего-нибудь покрепче. Спирта. Чистейшего горящего спирта… «Не чувствую кончиков пальцев. Если отморозил – хана. И не помню, как называлась та книжка. Ну та, где пятнадцать человек… Не помню, и все… Себя, дурака, ни капли не жалко. А девочку оставлять жалко. И Грува. И Кешку. Но особенно девочку».