Он снова чихнул и добавил:
— Бегите, умоляю вас, бегите отсюда! Этот дом не принесет вам ничего хорошего! Он опасен, опасен, опасен!
Женя сообразила, что если кто и опасен, так этот тип, который, как она поняла, являлся кузеном добродушной директрисы. Хотя…Хотя с чего она решила, что директриса была хорошим человеком? Только потому, что она мило улыбалась и поведала массу забавных историй? Но ведь она ровным счетом ничего о ней не знала!
Как, впрочем, не знала и об этом сумасшедшем субъекте!
— Советую вам оставить нас в покое и идти своей дорогой… — начал Артем, но Женя, выйдя из-за его спины — опасности-то не было! — спросила:
— И почему же он опасен?
Козлобородый, пугливо тряхнув головой и прислушавшись, заявил:
— Я вам всего рассказать не могу, все равно не поверите…
— Ну отчего же, вы попробуйте! — парировал Артем, в тоне которого слышались стальные нотки. — Там что, обитает привидение? Или в погребе зарыты графские сокровища, за которыми охотятся местные «братки»?
Тип снова чихнул и затараторил:
— Все хуже, намного хуже! Уезжайте немедленно, прошу вас! Потому что сегодня — день солнцеворота! Магическая, страшная дата!
— Дата начала Великой Отечественной! — заметил Артем. — Вы это хотите сказать?
— Гитлер неспроста выбрал эту дату, поверьте мне! — продолжал козлобородый. — Потому что он надеялся, что силы зла, получившие в тот злосчастный день доступ к нашему миру, помогут успеху его ужасного начинания! Вы же в курсе, что вся нацистская верхушка была повернута на мистике? В особенности Гиммлер!
— И что, силы зла снова получили доступ к нашему миру и выползут сейчас из беседки? — спросил Артем, и в этот момент за их спинами что-то зашуршало. Все как по команде обернулись, и Женя увидела, что из беседки что-то выскочило. Точнее, конечно же, кто-то, вероятно заяц: рассмотреть галопировавшего прочь зверька она не успела.
Хотя в беседке был заяц — только мертвый! Но не мог же он вдруг ожить и убежать прочь?
Ее так и подмывало пройти в беседку и заглянуть под лавку, чтобы удостовериться, что мертвый заяц все еще покоится на прежнем месте. Хорошо, если это так. А что, если она войдет туда — и не найдет покрытый серой шерсткой трупик? Что тогда?
— Вот видите! — завопил козлобородый. — А вы еще сомневаетесь! Убирайтесь прочь, убирайтесь прочь! В особенности если вас зовут Евгения!
Артем раздраженно заявил:
— Похоже, нам в самом деле следует убраться прочь. Вам что, имя моей жены не нравится?
— Не в имени дело, а в его значении! — выпалил их полоумный собеседник. — Те, кого зовут Евгения, долго не живут! Во всяком случае, на Мухиной даче! И сегодня этот день, они ждали его пятьдесят лет! Ждали, потому что решение должно быть принято именно сегодня, до захода солнца. Уезжайте, умоляю вас, и тогда вам, быть может, удастся избежать кошмара, который вас затянет, если вы поселитесь здесь! Уезжайте!
Игнорируя типа, Артем вполголоса обратился к Жене:
— Он прав. Конечно, не в отношении силы тьмы, а в отношении того, что делать нам тут нечего. Ну что, посмотрели — можем вернуться обратно в Москву?
Однако Евгения не хотела возвращаться. И этот человек, жестикулировавший руками и потрясавший козлиной бородой, не производил на нее гнетущего впечатления.
Да, суть была в том, что здесь, в Мухиной даче, было нечисто. Здесь имелась какая-то провинциальная тайна, покрытая пылью веков. Но возле особняка Женя чувствовала себя великолепно — и уже давно поняла, что именно тут и хочет жить!
Только вот Артем, похоже, этого не хотел.
— И она мне сказала, что вас ничего хорошего не ожидает! — продолжал подвывать козлобородый. — Поэтому прошу вас, немедленно, не откладывая в долгий ящик…
— Кто сказал, что нас ничего хорошего не ожидает? — переспросила строго Женя, и субъект выпалил:
— Ну она, она! — и указал куда-то в сторону. Женя обернулась, рассчитывая, что увидит директрису Убей-Волк. Однако вместо Калерии Ильиничны лицезрела полускрытую разросшейся липой, закопанную по пояс мраморную статую — то ли Венеру, то ли иную богиню с отбитым носом и отколотыми руками.
— Она? — протянула Женя, и вдруг все стало на свои места. От этого прозрения она принялась громко хохотать. Ведь все было очень просто: они разговаривали с местным психом, наивно полагая, что ведут беседу со здравомыслящим, хотя бы минимально, человеком.
Козлобородый надулся, а потом, краснея, завопил:
— Что, хотите сказать, что я не могу с ней говорить? И что с того, что она статуя? Она со мной беседует! Вот, смотрите! Точнее, слушайте!