– Повесть написана по-русски, – обиженно сказал Паоло. – Что ж вам еще? Я не евнух! И хочу спросить. Почему москвитяне прячут своих жен и дочерей по теремам? Во Флоренции женщины живут в почете, а здесь они – рабыни, их не пускают ни на пиры, ни на праздники. И при этом куртизанок здесь не меньше, чем в Венеции. Но в Венеции они богаты, нарядны, они холят себя, моют волосы душистой водой и принимают мужчин в богатых апартаментах.
– Да ты-то откуда это знаешь?
– Если хотите знать, я один раз посещал веселых городских дев… Это было в Венеции.
– Это в тринадцать-то лет! К куртизанкам! – всплеснул руками Курицын.
– А ничего такого не было. Они меня только щекотали и вином поили. И даже денег не взяли. В Москве тоже полно веселых девок, только об этом вслух говорить нельзя. Делать – делай, а вслух не говори. А что молчать-то, если это естество? Но в Москве я к ним не пойду. Здесь зазорные девы предлагают себя за связку баранок и задирают юбки прямо в сугробе. Сам видел! Вот этими глазами.
– Подрос, отрок, – покачал головой Курицын, – рассуждаешь, как Китоврас.
– А вы, стало быть, Соломон. Что к словам цепляться? Вы спросили, я ответил. А мог бы и соврать. Только мне честным больше нравится быть, – он широко улыбнулся. – И еще, Федор Васильевич, объясните… Вы сами рассказывали, что писан и читан по площадям государев указ, де, брагу варить и меды сытить можно только перед праздниками, а пить – в праздничные дни. Так? Отчего же так много пьяных в будние дни? Ведь прямо на улицах лежат! И не мерзнут.
– Я думаю, здесь даже царю Соломону не под силу дать вразумительный ответ. Холодно у нас. Наверное, просто греются.
– А летом? Остужаются? Чтоб жарко не было, – Паоло довольный захохотал. – А мне можно греться и остужаться?
– Ни-ни! – прикрикнул Курицын. – Молод еще!
– Ладно. Буду бумажную мудрость постигать. А книгу про Китовраса славно переписчик сработал. Вы бы видели, как заглавные литеры там оформлены! Например, буква «М» – два мужика тянут сеть и ругаются. Один эдак руку поднял – сейчас ударит. А литера «Г» – дева в облегающем платье. Стройная, как башня Джотто. И волосы непокрыты. Федор Васильевич, расскажите про вашу первую любовь. Ну что вы морщитесь… Иль забыли?
– Вот уж нет, – расхохотался Курицын и подумал, что давно ему не было так хорошо.
От Паоло исходила та же молодая сила, что от буйной травы в огороде, когда после дневной жары от зябких утренников роса столь обильна, что стекает каплями с жестких яблоневых листков, и каждый стебелек держит в себе блестящую каплю влаги, и влажная паутина блестит, как алмазный венец. Всюду жизнь – под каждым камнем, в любой лужице. И запах, запах земли и благоухание всего растущего, что тянется к свету!
А Паоло уже дальше бежал мыслью.
– Как монах может так хорошо нарисовать деву, если ему и смотреть-то на нее запрещено? Китоврасова книга и впрямь драгоценная! Я, чтоб про Китовраса прочитать, в залог ваш перстенек дал.
– Ну и дела! – вскричал Курицын. – Кому же ты отдал?
– Да он вернет. Это только так – для порядку, – и сметливый юноша, отвлекая от скользкой темы, вернулся к началу разговора. – Я вчера на жалейке играл. Это такая дудка двойная, сипло звучит, но весло. А почему на Руси знатным танцевать нельзя? Простолюдины веселятся, а княжичам запрещено. Или я чего-нибудь не понимаю?
– Хватит на сегодня разговоров. Спать. Что сегодня не успели, завтра договорим.
Паоло улегся на свое старое ложе – лавку с деревянным изголовьем. «Сейчас спросить или на завтра оставить? – разговаривал он сам с собой. – Тема уж больно щекотливая…» Помогая мыслям принять правильное решение, он схватился за непокорный завиток надо лбом и стал с силой накручивать его на палец. А Курицын не спит. Тоже о чем-то размышляет. Ишь, посапывает… И поняв, что для деликатной просьбы куда больше подходит темнота, чем яркий день, Паоло опустил ноги на пол, привалился к теплому печному боку и сказал, стараясь придать голосу полную невинность:
– У вас просить хотел, учитель. Это для меня жизненно важно.
– Ну что тебе? – устало отозвался дьяк.
– Я знаю, у вас есть математическая таблица, по которой можно предсказать судьбу.
– Что? – от неожиданности Курицын откинул одеяло и сел на постели. – Это с чего ты такое удумал? Или тебе во дворце про таблицы сказали? Кто?