На Софью царь зла не держал, а может быть, даже благодарен ей был, что дала отличный повод, чтобы отнять у князей Верейских их земли. И что распалял себя в гневе, так для великого государственного дела все средства хороши. И иначе как соберешь Русь? Как укрепишь отчизну против извечных врагов ее – литвин и татар?
Все забылось, кроме одного – Софья помнила истинную виновницу раздора. Из-за пигалицы Елены царь кричал на нее и ногами топал. А эта змея, смирница коварная, все отлично понимала, и если хотела досадить царице, то надевала на пышные приемы злополучный венец и потрясала гордо головой, смотрите, мол, люди добрые, как великокняжеский убор мне к лицу.
Софья жила в нетерпении, в обиде за сына. А потом вдруг Фортуна сняла повязку с глаз, окинула внимательным оком царицыно бытие и так повернула события, что у Софьи появилась возможность схватить ее, переменчивую, за подол. На дворе стоял 1490 год. Молодой занемог. Вначале болезнь, прозванная камчугом (а попросту говоря – ломота в ногах) не предвещала страшного исхода. Лекарь Леон поклялся головой, что вылечит великого князя. Не вылечил. Лекарю за лживые посулы отрубили голову, а при дворе поползли тихие, паучьи слухи, де, не своей смертью умер Молодой, и помогла ему предстать перед Божьим престолом царица Софья.
Шептуны есть во всяком дворе, и царь им не поверил. Когда умерла первая супруга Мария Борисовна, разве не дули в уши завистники и интриганы? «Батюшка великий князь! Посмотри на покров усопшей! Как покрывали мы благоверную Марию Борисовну, то покров до полу висел, а через день тело так раздуло, что покров и самих останков не прикрывает! А с чего такое вздутие? Не иначе как нужной смертию преставилась великая княгиня, отравили ее злодеи-супостаты».
Иван учинил розыск. Отравителей не нашли, но дознались, что одна из прислужниц великой княгини – Наталья Полуехтова, посылала пояс своей хозяйки к ворожее. «Зачем?!» – грозно спросили женщину. «Не лиха искать, а здоровье приворожить», – лепетала прислужница, в ногах валялась, прося прощения. Иван не велел делать зла глупой гусыне, но удалил ее с мужем в глаз долой. Потом простил. Напраслина все, он сам видел, как в болезни и муках умирала жена. А если сына отравил мерзавец лекарь, то за это он с лекарем посчитался, а искать пособников в мерзких делах в семье своей – не следует.
Софья жалела Молодого вполне искренне. Тридцать два года – разве срок жизни? Но при этом с трудом скрывала бьющую через край радость – освободилось место наследника, так Господь пожелал. В том, что наследником станет именно Василий, она была настолько уверена, что даже не стала обсуждать этот вопрос с мужем – зачем разводить суету вокруг очевидного?
Вот тут-то и шепнул ей дьяк Федор Стромилов, преданный человек, что царь находится в размышлении. Ничего еще не решено, потому что есть два претендента на трон: ее сын Василий и сын Елены Волошанки – малолетний Дмитрий. А про Дмитрия царица и думать забыла.
Надо сказать, что при дворе Софью не любили многие из царевых поданных. «Греки принесли новый закон на Русь, оттого земля наша и замешкалась, – так говорили. – Ранее жили мы в тишине и в миру, а при Софье стали переставлять обычаи. Понаехали с ней люди роду итальянского – фрязины, начали строить на свой лад, говорить на свой лад, а царь стал лишать нас прежних вольностей».
Мало сказать, что Софью не любили, ее боялись – за хитрость, за коварные советы, за интриги. Эко ловко умела царица руками мужа одних людей сместить, а других возвысить. Мешалась даже в политические дела, давала советы, что, мол, Литве верить нельзя, с Ордой порвать надо навечно и забыть, что дань платили, а с Крымским царством – дружить, потому что выгодно.
И как-то само собой получилось, что со смертью Молодого в семье произошел раскол. И не только в семье, а весь двор негласно поделился – одни готовы служить Елене Волошанке, другие – Софье Палеолог.
Софья говорила о наследнике с мужем не единожды, и не в большой беседе, а мелкими каплями пускала нужные слова в государевы уши, де, Василий – корень дома Московского и Византийского, де, кому же как не Василию нести к славе новый герб – двуглавого орла, перенятый у Константинополя. Иван словно не слышал жены, не отвечал ни да, ни нет. Царь умел быть приветливым и ласковым с женой, но были у него заповедные темы, в которых он не искал совета. Сам думал, как надо поступить, и думал долго.
3
Когда мы жалуемся, то невольно сгущаем краски, желая побольше снять тяжести со своих плеч и переложить на горб собеседника. Разумеется, не каждый собеседник согласится взваливать на себя чужую беду, но Юлия Сергеевна подходила для этой роли идеально, потому что беда сына и Любочки была ее собственной. Телефонный голос был безлик и монотонен. Любочка устала от страдания и говорила как бы неохотно. Но с кем еще об этом поговоришь, кроме как со свекровью.