— Я должна поблагодарить вас за смелость, благодаря которой вы открыли мне правду. И все-таки, я надеюсь, рыцарь Рейнер де Уинслейд принесет славу вашему дому! Кажется, вы сказали, он ваш кузен?
Генуэзский порт скрылся с глаз, пока они разговаривали. Вскоре все разойдутся с кормы, кто куда, и такой возможности больше не представится, поэтому Фулк де Лангр не мог отказать себе в желании добавить еще кое-что, чтобы заслужить ее благосклонность.
— Его и мой отцы — близнецы, но мой отец старше на несколько минут, поэтому он владел в Англии довольно большим наделом при короле Стефане. Когда же короной завладел анжуйский выскочка, Симон Уинслейд с согласия Генриха II все у него отнял. Вот так мой отец стал человеком без роду и племени, и ему пришлось искать удачу при дворе короля Людовика. К счастью, с миром ушедший Людовик оценил его преданность и вознаградил теперешним владением де Лангров.
— Значит, мы с вами оба пострадали от ваших бесчестных родственников. Но ложь, распространяемая обо мне сэром Рейнером, не может сравниться с несправедливостью, постигшей вашего отца, — сказала она и распрощалась с ним, заслышав тяжелые шаги Эрменгарды.
Он почтительно поклонился более для служанки, чем для слепой девушки.
Он отправился к Филиппу Капету, раздумывая о том, как бы ему получше использовать свою победу над его сестрой. Кто знает, что может принести будущее графу де Лангру, если он породнится с королевским домом? Почему бы Филиппу в один прекрасный день не завладеть английскими владениями на континенте? А потом и всей Англией? Тогда, как пить дать, брат короля получит все, что ему причитается!
Желание Алуетт удалиться в монастырь его совершенно не заботило. Как и Фулк, Филипп всегда на первое место ставил свои желания, и, если он захочет, чтобы его незаконная сестра стала женой сира де Лангра, она ею станет.
Затея с генуэзским матросом, которого Фулк послал на английский корабль, несла на себе печать гения, несмотря на то, что она не совсем исполнила свое назначение и Рейнер остался жив.
Гонец сообщил Рейнеру, что в портовой таверне «Три ангела», часто посещаемой моряками, его ждет письмо.
— Письмо из Англии, из Хокингема, — с трудом выговорил иностранное слово смуглый одноглазый матрос.
— Почему ты его не принес? — подозрительно переспросил Рейнер. — Я бы заплатил тебе.
Генуэзец рассыпался в извинениях.
— Я бы, да я с радостью, — сказал он, пожимая плечами и заискивающе улыбаясь высокому англичанину. — Только толстая Мария не хотела, чтобы вы давали мне деньги. Она хочет сама их получить.
Рейнер вздохнул. Может, толстая Мария права. Он тоже почему-то не очень поверил этому человеку, единственный глаз которого так бегал., что даже по улыбке мало что можно было сказать о его истинных намерениях.
Рейнер не справился прежде о письмах из дому, потому что не ждал никаких писем. Это, наверное, от Эймери, который мог написать только в крайнем случае. Отец? Мать? Заболели? Умерли? Или принц Джон посягает на владения лорда Симона? Делать нечего. Пришлось идти за письмом, хотя он должен был вместе с королем Ричардом ехать к королю Филиппу. Рейнер с нетерпением ждал возможности увидеться с Алуетт, но решил все-таки, что если он сначала зайдет к «Трем ангелам», то задержится всего на час, не больше. Времени еще много, он успеет взять письмо, прочитать его и явиться в дом Филиппа, если повезет, еще прежде, чем усядутся за стол.
За несколько монет одноглазый матрос обещал показать ему дорогу. Моряк, не умолкая ни на мгновение, вел его мимо грязных таверн и борделей к еще более грязным, по узким улочкам все дальше от порта.
Предчувствие беды овладело рыцарем, и он проклял ту минуту, когда решил не брать с собой коня и оружие. На спине Геракла он ощущал бы себя гораздо менее уязвимым, но тащить его на берег всего на один вечер показалось ему не очень-то мудрым. Глупо, наверное, было пускаться в путь и не надев кольчуги, но ведь он одевался для праздника, да и не желал держать при себе оруженосца. Хорошо, что он хоть накинул плащ, из-под которого не видна богатая одежда.
— Кажется, ты говорил, что таверна в порту… — только и успел сказать Рейнер, проваливаясь в черноту. На рассвете он пришел в себя. Голова болела, кошель исчез, меч, правда, остался, вероятно потому, что он на него упал.
С трудом поднявшись на ноги, Рейнер кое-как доковылял до маленькой церкви, где старый толстый священник сказал ему, что никакой таверны «Три ангела» в округе никогда не было и нет сейчас.
Если нет таверны, то нет и письма. Кто-то сыграл с ним злую шутку. Зачем? Чтобы он не был у короля? Или хотел его убить? Неужели король Франции так испугался обожателя Алуетт, что устроил на него облаву? Вроде бы непохоже, а с другой стороны — почему бы и нет?
В конце концов Рейнер нашел дорогу обратно в порт и вернулся на корабль. Едва он ступил на палубу и увидел раздраженно меряющего ее шагами английского короля, как всякая надежда повидать Алуетт покинула его.
— Вот и ты наконец, Рейнер! А я уж решил было •поднимать якорь! Где ты, черт бы тебя побрал, находился? Почему тебя не было у Филиппа?
У Рейнера так болела голова, что даже рычание Ричарда Львиное Сердце никак не подействовало на него. Коротко он рассказал, что случилось. Ричард ему посочувствовал, но не более того.
— Я больше ни часу не могу оставаться в Генуе. Чем дольше я здесь, тем больше от меня требует французский король. Когда я сказался вчера больным, он был сама любезность, а на рассвете прислал мне записку с просьбой дать ему пять галер. Я предложил ему три, но он отказался, проклятый ублюдок! Нет, мой мальчик, мы отплываем. Знаю, знаю, тебе хочется повидать свою милую, однако придется подождать до Сицилии. У меня там есть одно семейное дело — вернуть приданое сестры Иоанны. Если не получится сделать это быстро, будем там зимовать, — злобно заключил он, раздраженный непредвиденным промедлением. — А тебе, Рейнер, надо хорошенько запомнить, что наша цель Сицилия, а не дамские сердца.
— Да, сир. — Рейнер хорошо понимал причину необычной резкости короля. Он помнил, как еще совсем недавно в Везлэ не знал другой цели, чем Гроб Господень и Святой Крест, но, стоило ему взглянуть на хорошенькое личико Алуетт де Шеневи, как путешествие на другой край света стало для него дорогой к счастью и наслаждению. Нет, он не забыл о цели крестового похода, об освобождении святых мест от язычников, однако даже победа не станет для него событием, если не подарит любовь француженки.
Глава 7
— Расскажи мне, Эрменгарда, что ты видишь, — требовала Алуетт от своей камеристки, стоя на палубе в одно прекрасное утро в середине сентября. До Сицилии оставалось не больше одного лье. Надо было лишь пересечь Мессинский пролив.
— Пристань похожа на серп, миледи, и хорошо защищена высокими черными горами.
— Я слыхала, здесь много вулканов. Не хотелось бы, чтоб они вдруг проснулись.
Алуетт передернула худенькими плечами, отчего локон выбился из-под платка, похожего на камилавку, и она подняла руку убрать его со щеки.
— Все в руках Божьих, — ответила Эрменгарда, истово крестясь. — Еще я вижу маленькие рощицы, кажется, это оливы и лимоны, — добавила старуха, когда галеон приблизился к берегу.
— Ты видишь дворец? В нем живет королева Иоанна, сестра Ричарда Плантагенета.
— Да, вижу. Серый каменный дом, очень большой и стоит на высоком месте. Кажется, теперь островом правит Танкред, кузен короля, хотя его законной наследницей была сестра Плантагенета. Говорят, он почти карлик, — сказала Эрменгарда, тоже не прочь иногда посплетничать.
— Что ж, его счастье, если Ричард не заставит его играть шута, — проговорила Алуетт. — А английские корабли уже там? Ты не видишь их флагмана?
— Там полно и английских, и французских кораблей, а вот этого нет, — ответила служанка, обратив на Алуетт долгий испытующий взгляд.
Все время, пока они плыли из Генуи, Алуетт казалась совершенно спокойной. Ужасное разочарование, прежде незнакомое уравновешенной девушке, лежало у нее на сердце неизбывной печалью. Много времени она проводила в молитвах, но они не приносили ей облегчения. Не веселило ее и почти постоянное внимание рыцаря из приближенных Филиппа. Фулк де Лангр не упускал случая подойти к ней — то что-нибудь сказать, то угостить сладостями или вином.