Алуетт ничем не поощряла его, но он не желал этого замечать, хотя даже Эрменгарда понимала, что дело не в политесе, а в безразличии ее госпожи. Казалось, Алуетт плывет над светской беседой в облаке страдания, даже когда она вежливо обращала слух к рыцарю или принимала предложенное лакомство.
Эрменгарду радовало, что Алуетт не интересуется Фулком, который своим смуглым и злым лицом напоминал ей падших ангелов Сатаны. Его снедала болезнь духа, которую он скрывал от Алуетт за наигранной веселостью. Однако Эрменгарда видела и то, чего не могла видеть Алуетт, — тень, падавшую на его лицо, когда он смотрел на девушку, и его гнев, если он замечал взгляд Эрменгарды.
Как-то раз старая женщина видела короля Филиппа и Фулка де Лангра, занятых разговором и одновременно обернувшихся посмотреть на Алуетт, одиноко сидевшую в стороне, подставив лицо теплому средиземноморскому солнышку. Они говорили о ней, но почему?
Она не забыла, как ей было страшно, когда рядом крутился Рейнер де Уинслейд, ведь Алуетт тянулась к нему, как цветок к солнцу. Тогда клятва, данная ею матери девушки, вдруг оказалась под угрозой.
Однако служанка понимала, что, хотя девушка разрывалась между желанием уйти в монастырь и желанием стать женой англичанина, она в первый раз с тех пор, как потеряла зрение, чувствовала себя по-настоящему счастливой.
«Может, для Алуетт совсем неплохо быть женой хорошего человека и матерью его детей? — подумала тогда Эрменгарда, мысленно споря с тенью Лизетт. — Разве ты была бы против, если бы твоя дочь обрела счастье вне стен монастыря? Может быть, в этом мире не обязательно разбивать себе сердце и умирать от любви?»
Она вспомнила, как сияло лицо ее малышки, когда та приехала вместе со своим спасителем в лионский дом.
Эрменгарда ни слова ей не сказала о пламенном объятии, которое не ускользнуло от ее глаз, хотя Алуетт и ждала выговора. Старая женщина решила, что лучше подождать и посмотреть, как Алуетт и Рейнер встретятся в следующий раз.
Не укрылось от Эрменгарды, как в Генуе умирала, едва родившись, надежда, когда Алуетт ждала Рейнера, а король Ричард приехал без него. На следующий день она о чем-то говорила с Фулком де Лангром и он ее очень огорчил.
Ей бы хотелось, чтобы девочка поделилась с ней своим горем, но она молчала. Правда, Эрменгарда и так поняла, что Фулк де Лангр сказал ей что-то плохое о Рейнере, может быть, сообщил, почему тот не приехал. Но как бы тяжело ни было, надо ждать, пока Алуетт сама не захочет все рассказать. Галеон, нанятый в Генуе, бросил якорь рядом с другими кораблями с французами на борту, и воздух огласился громкими криками радости.
— Народу-то, народу сколько! — воскликнула Эрменгарда. — Много крестоносцев, но и других тоже, черных и не по-нашему одетых.
Алуетт было известно, что Сицилия всего чуть больше столетия как присоединилась к Европе и там много потомков греков и арабов.
Сойдя с корабля, король и его свита тотчас направились во дворец, разочаровав толпу, которая после долгого ожидания рассчитывала на более яркое зрелище. Во дворце их приветствовал Танкред, правитель острова. Он предложил им кров и сказал, что английский флот (который разминулся с Ричардом в Марселе прибыл два дня назад. О вдовствующей королеве Иоанне он не упомянул, и Алуетт стало любопытно, где она «может быть.
Анри остался во французском лагере за пределами города. Хныкающим фальцетом Танкред сразу стал жаловаться на французов и англичан, которые, прибыв раньше королей, сделали жизнь местных жителей нестерпимой, ибо воровали все, что попадало под руку, и к тому же насиловали женщин.
Филипп лишь пожал плечами, поэтому Танкред не прекратил причитать. Скоро, мол, прибудет Ричард Плантагенет со своими крестоносцами, так куда прикажете селить их? Может, они все уедут, как только явится Ричард, или ему еще целую зиму играть роль гостеприимного хозяина будущих убийц сарацин?
— Ваши речи не похожи на приветствие людям, взявшим на себя святую миссию, — с ленивой иронией парировал Филипп жалобы Танкреда. — Если вам кажется затруднительным оказать гостеприимство нам, можете принять Ричарда. Он будет здесь со дня на день. Насколько мне помнится, ему хотелось обсудить с вами несколько вопросов, вот и поговорите.
Филипп попал в точку. Танкреду еще предстояло что-то решать с наследством Иоанны, а также с помощью, которую ее муж, покойный король Вильям, обещал крестоносцам, так что он решил поберечь силы для встречи с Ричардом. Может, ему еще удастся заключить с Филиппом союз и извлечь какую-нибудь прибыль из политики «разделяй и властвуй».
Вторая половина английского флота во главе с флагманом пришла лишь через неделю. Галеры, разукрашенные разноцветными флажками, вошли в порт. Англичане как дети радовались предстоящей встрече, и на сей раз жители Мессины не были разочарованы.
Анри стоял рядом с Алуетт и служил ей глазами.
— Английский король похож на льва с золотой гривой. Он не стал ждать баркас, а прыгнул прямо в воду, там мелко, и пошел к берегу. Целует короля Филиппа в обе щеки.
— Удивительный человек, — весело отозвалась Алуетт. — Не могу представить, чтобы Филипп сделал что-нибудь подобное.
Ее совершенно не интересовали короли, но она не могла спросить о Рейнере де Уинслейде.
— А, вот и Рейнер. Стоит на корме. Интересно, как он. Может, мы узнаем, что с ним случилось в Генуе.
Анри был очень хорошим братом, но иногда ему не хватало чуткости. Он совершенно не замечал, как она меняла тему разговора каждый раз, стоило ему заговорить о Рейнере. Тем не менее она ни словом не обмолвилась о предательстве англичанина, опасаясь, что Анри сочтет долгом чести с ним драться. Алуетт вовсе не хотелось терять брата. Со страхом ждала она минуты, когда окажется рядом с Рейнером. Теперь эта минута должна была вот-вот наступить. Но Алуетт не была к ней готова, хотя немало времени провела в дворцовой часовне, вооружая себя для неизбежной встречи.
Зачем ей понадобилось приходить сегодня в порт? Это глупость, которая объяснялась лишь тоской, ведь ей совсем нечего было делать, пока Филипп часами о чем-то совещается с Танкредом. Даже собаку она могла бы отдать Рейнеру во дворце, где была бы защищена от него присутствием Филиппа и своими обязанностями трубадурши.
— Кажется, у меня заболела голова от солнца, — сказала Алуетт, прикоснувшись ко лбу тонкими пальчиками. — Лучше мне, наверно, вернуться во дворец. Вечером я буду петь, так что мы еще увидимся. А сейчас иди! Ты ведь ждешь не дождешься встречи с сэром Рейнером. Зевс меня проводит, правда, Зевс?
Однако едва волк увидал своего обожаемого хозяина, спрыгнувшего в воду следом за королем и теперь шагавшего в туче брызг к берегу, он радостно залаял и натянул поводок, но даже в эту минуту сумел рассчитать свои силы так, чтобы его слепая госпожа не упала. Однако он упорно тянул ее к берегу. «Наверное, увидал Рейнера, — подумала Алуетт. — Не нужно, чтобы он видел меня здесь, словно я какая-нибудь несчастная влюбленная! Еще подумает, что я простила ему Геную и его пьяные тосты в борделе».
— Пожалуйста, Зевс, — умоляюще прошептала она, стараясь удержать повод. — Отведи меня во дворец! Отведи меня во дворец!
До этого он ни разу не ослушался ее и ей не приходилось пользоваться поводком. Но сейчас пес словно оглох.
— Ладно, иди! Иди к своему хозяину! А я без тебя доберусь до дворца! — крикнула Алуетт, отпуская Зевса. — Анри! Ты здесь? Придется тебе все же проводить меня.
Но Анри был уже далеко. Он умчался сразу же, как только она позволила ему уйти, и теперь стоял возле самого моря, радуясь встрече с другом.