— Прошу извинить меня, Эрменгарда, — перебил ее Рейнер, — но какое это имеет отношение ко мне?
Он устал, и ему не хватало только, чтобы старуха изливала на него свои печали!
— Я как раз подхожу, милорд, — невозмутимо продолжала Эрменгарда. — Меня все время мучает, что Алуетт уехала одна и я вам ничего не сказала. Но я боюсь короля Филиппа.
— Что вы знаете?
В два прыжка Рейнер пересек комнату и схватил Эрменгарду за руки. Глаза его засверкали.
Но тут старую служанку одолел кашель, и Рейнеру пришлось ждать, пока она не успокоится, выплюнув сгусток мокроты не в платок. Он хотел было ей помочь, но она замахала на него руками.
— Спасибо, спасибо, милорд. Для старухи я еще сильная. Это все сырая сицилийская зима. Думаю, когда мы будем в пустыне, мне захочется дождичка, но… — Оборвав себя на полуслове, она сказала: — Алуетт на Сицилии, милорд. Она никуда не уехала.
— Где?
— В монастыре, сэр Рейнер. Где-то возле Мессины. Нет-нет, она не собиралась принять постриг, — торопливо зашептала старуха, заметив недобрый блеск в глазах рыцаря. — Прошу прощения, но точно я не знаю, где она. Алуетт не хотела, чтоб я ехала с ней, хотя я просила, а теперь никто мне ничего не говорит.
— Но вы что-то получили от нее?
— Только одну весточку сразу после того, как она уехала. Прислала, чтобы успокоить меня. А потом больше ничего.
— Она уехала по доброй воле? Служанка наморщила брови.
— Она чувствовала себя виноватой, милорд, — дрожащим голосом сказала она. — Думала, что согрешила, полюбив вас… Что по ее вине вы подрались с сиром де Лангром и подвергли опасности свою жизнь. Она… Она хотела побыть одна, сэр Рейнер, пока армии будут на Сицилии… Чтобы подумать о своем призвании.
Опять ее призвание. Черт бы побрал это призвание.
— Тогда зачем вы все это говорите мне, женщина?
Он и в самом деле ничего не понимал, кроме одного, но от этого одного его сердце забилось быстрее. Алуетт его любит.
— Я молилась, сэр Рейнер, и поняла, что поступила неправильно. Король Филипп не всегда… чист в своих делах.
— Неужели вы заметили? — усмехнулся Рейнер. Он-то не сомневался, что в любой своей затее французский король не упускает собственной выгоды.
— И я забеспокоилась. Время идет, а моя овечка ничего мне не пишет. Я тоже люблю ее, сэр Рейнер, и что-то здесь… — она постучала себе по груди… — говорит мне, с ней не все ладно. Я хотела, чтобы мне разрешили навестить ее, а вместо этого его величество приставил меня к своей любовнице Перонелле. Ее служанка заболела, после того как Перонелла избила ее. — Она поморщилась. — Найдите ее, милорд. Поезжайте к ней.
— Да? Куда? Вы ведь не сказали мне, где она! Рейнер мерил шагами комнату, размышляя над словами Эрменгарды. Алуетт на Сицилии! Она любит его! Он возблагодарил Бога за то, что беспорядки не дали ему запачкать себя связью с Чиарой. Теперь она казалась ему дешевой стекляшкой в сравнении с сияющей жемчужиной, о которой он мечтал.
Алуетт в монастыре, возможно, против воли. А вдруг ее заставят принять постриг? Может, это тоже в воле Филиппа?
— Анри де Шеневи знает, где она?
— Да, милорд. Он провожал ее. Но король Филипп вчера услал его в Салерно. Там есть лекарская школа, и господин Анри должен привезти ему лекарство оттуда. Я не знаю, когда он вернется.
Эрменгарда в волнении перебирала пальцами свою толстую шерстяную юбку.
— Черт бы побрал этого жирного актера! «Анри скажет ему, если он его убедит, что тревоги Эрменгарды не шутка. Но почему он ему соврал? Значит, были причины», — подумал Рейнер, зная, что не должен терять ни минуты.
— Долго его не было, когда он отвозил ее в монастырь?
— Шесть дней, милорд. — Эрменгарда внимательно следила за выражением его лица, на котором прочитала сначала удивление, потом любовь, потом решимость. Неожиданно она вспомнила. — Сэр Рейнер, не знаю, поможет ли…
— Говорите, — приказал он ледяным тоном.
— Господин Анри упомянул красные купола. Он сказал, что это очень странно для христианской церкви, больше в сарацинском духе.
Красные купола. Кто знает, понадобится ли ему это? На проклятом скалистом острове не счесть мавританских построек, сохранившихся с тех пор, когда здесь жили арабы. Но лучше это, чем ничего.
— Я ее найду, старуха. Но потом не жди, чтобы я отпустил ее, — предупредил он Эрменгарду.
Он удивился, увидав улыбку на ее лице.
— Я всегда думала, сэр Рейнер, что она не для мужчины. Теперь я понимаю, что была не права, — только и сказала она. — Вы подходите моей овечке… Она вас любит. Я знаю, если вы ее найдете, то сумеете защитить. — Ее старые глаза наполнились слезами, и, схватив его руку, она ее поцеловала.
— Спасибо, Эрменгарда.
Он поцеловал ее в щеку и проводил до двери. Ему надо было подготовиться к поискам, которые он не оставит ни за что на свете, пока не найдет Алуетт. и Танкред. Если Филиппу надо было срочно спрятать девицу, у кого он наверняка просил совета? У Танкреда! Наверняка! Не будет же он сам объезжать остров! А какой родной город этого хитрюги? Палермо! Я бы начал с него. Что скажешь, Рейнер?
— Благодарю вас, милорд. Я так и сделаю.
Рейнеру в самом деле больше не у кого было просить помощи. Не у короля же Филиппа. Палермо так Палермо, не все ли равно. Ричард отпустил его без лишних слов, отчасти, вероятно, желая досадить Филиппу с помощью своего вассала. Хорошо, что он получил разрешение отлучиться, иначе пришлось бы обойтись без него.
— У вас есть хоть какие-нибудь предположения, где надо искать вашего Жаворонка? — спросил Ричард, вставая с кресла, когда Рейнер пришел попрощаться с ним.
— Рыцарь скачет на восток, и на запад скачет рыцарь… — пел вездесущий Блондель, перебирая струны арфы. — Теперь я знаю, какая будет моя следующая песня о рыцаре и о его любви.
— Нет, милорд, — сказал Рейнер, не обращая внимания на трубадура. — Вы что-то придумали?
Ричарда разрывали на части две идеи. Как полагал Рейнер, это были рыцарская идея подвигов во имя истинной любви и куда более практичная идея — вернуть поскорее обратно полезного слугу.
В конце концов он сказал:
— Церковь с красными куполами, да? Ты сам сказал, таких везде полно. Даже дворец Танкреда и то такой, словно в нем живет Саладин, а не христианский король. — Он пожал плечами. — Извини, Рейнер, я… Нет, постой! У меня мелькнула одна мысль. Ты ведь знаешь, как подружились Филипп Рейнер отправился в путь, взяв с собой оруженосца и Зевса. Покинув деревянную башню, он решил в последний раз проехаться по городу, открытому теперь для всех крестоносцев. Ему надо купить хлеба, сыра, вина да и добраться до дороги, ведущей на восток, проще было через город.
По улицам сновали «грифоны» и ломбардцы, предлагая свои товары всем без разбору крестоносцам. Посмотрев, как они улыбаются, принимая монеты от людей с белыми крестами на одежде, никто бы не подумал, что совсем недавно мессинцы готовы были до последней капли крови воевать с англичанами. Так думал Рейнер, кружа по узким улочкам. Надо только не заглядывать им в глаза, сверкающие недобрым огнем, когда их жадные руки хватают деньги.
Он остановился на площади перед церковью святой Марии, где чем только аи торговали — от хлеба до кусочков Святого креста. Покупая козий сыр, завернутый в мокрую тряпку, он услыхал знакомый хриплый голос:
— Неужели это вы, мой красивый рыцарь? Он оглянулся и увидел принцессу Чиару в жемчужно-золотом платье, как нельзя лучше оттенявшем ее смуглую красоту. С ней была Перонелла, любовница Филиппа, затянутая в золотое и, как всегда, безвкусное платье. Они тоже явились за покупками, ибо их сопровождал слуга, уже нагруженный множеством свертков.
— Принцесса Чиара, госпожа Перонелла! — пробормотал Рейнер и учтиво поклонился.
Ему совсем не хотелось беседовать с сицилийской принцессой. Приближался вечер. Разговоры с Ричардом и так отняли у него много времени.
— Вы рано поднялись для человека, который целый день пировал, а потом еще успел повоевать, — сказала Чиара. Она кокетливо улыбалась и взмахивала длинными пушистыми ресницами. — А, вы куда-то собрались! — продолжала она, беря его за руку и разглядывая седельные мешки. — Очень жаль! Я надеялась найти вас, чтобы узнать, не могли бы мы продолжить наше… рандеву… сегодня? — Она требовательно глядела на него снизу вверх.