— Если бы Эрменгарда не пришла ко мне, обеспокоенная тем, что от вас нет писем… Филипп и ей не сказал, где вы… Я бы так и думал, что вы возненавидели меня за то, что тогда было между нами, по крайней мере пока мы бы не встретились на Святой Земле.
— А может, он и не думал брать меня из монастыря? — с горечью отозвалась Алуетт. — Рейнер, я не вернусь к нему. Он никого не любит, кроме себя, и он жадный. Я больше не хочу быть его игрушкой!
Она сжала пальцы в маленький кулачок, а по ее щеке медленно покатилась слеза.
— И не надо, — попробовал утешить ее Рейнер, вкладывая в прикосновение все то, чего она не могла прочитать в его глазах. — Я никогда, никогда больше не отпущу вас. Вы моя, прелестная Алуетт, и я буду любить и охранять вас до конца моих дней. — Но король…
— Он не посмеет пойти против моего короля, — сказал Рейнер. — Ричард нам поможет, я знаю. А если Львиное Сердце будет на нашей стороне, даже Филипп ничего не сможет сделать. Кроме того, я уверен, ваш брат Анри не будет возражать и даст согласие на наш брак, когда возвратится на Сицилию. Вы ведь не рабыня Филиппа. Он даже не ваш опекун. Если ваш брат согласится отдать вас мне в жены, что может…
Он замолчал, увидав, как она побледнела. Алуетт дрожала всем телом.
— Алуетт, что с вами? Вы стали белее вашего платка! Да не бойтесь вы Филиппа, любимая, все будет хорошо!
Она не ожидала, что он заговорит о женитьбе, приучив себя к мысли, что быть ей его любовницей. Она спряталась от страшной правды, от той правды, которую и сама не совсем понимала, которая, однако, от этого не становилась неправдой. Если она любит его, по-настоящему любит, то не должна привязывать его к себе, потому что знает, что недостойна его.
— Ах, Рейнер, — услышал он сквозь рыдания, — я не могу быть вашей женой!
Глава 15
Настала очередь побледнеть Рейнеру. Его словно гром поразил.
— Алуетт, что вы говорите? Вы должны стать моей женой!
Он не мог поверить своим ушам, но, еще раз взглянув на спрятавшую от него лицо Алуетт, понял, что слух его не подвел.
Он взглянул на Инноценцию, которая заметила, что с госпожой творится что-то неладное, и ждала, не понадобится ли ее помощь. Рейнеру нравилась неловкая сицилийка, но сейчас он меньше всего хотел, чтобы она вмешивалась. Рейнер встал и быстро пересек комнату — Леди Алуетт переутомилась, — сказал он Инноценции и Томасу. — Ей надо лечь. Вы свободны. Им были предоставлены две комнаты, но ничего не было сказано насчет того, где чья спальня. Рейнер решил во что бы то ни стало проводить Алуетт в ее комнату и доискаться до причины непонятного заявления. Не может быть его женой? Что за причуды! Он вызволил ее из монастыря, рискуя отлучением от церкви и гневом мстительного короля, а она говорит, что не может стать его женой. Повернувшись к столу, он тихо приказал: — Алуетт, поднимитесь наверх. Нам надо поговорить.
«Что-то ее мучает, — подумал Рейнер. — И видит Бог, я должен узнать что».
Услыхав, что он запер дверь, Алуетт подпрыгнула, как раненая олениха. По его напрягшейся руке, когда он вел ее по лестнице, она поняла, что он рассердился.
Комната была небольшая, но довольно уютная с банкеткой, кроватью, покрытой чистыми простынями, и крестом на побеленной стене. Возле кровати в жаровне горел огонь. Вряд ли это можно было назвать роскошными покоями для первой ночи вдвоем, но, в общем, неплохо.
— Итак, леди Алуетт, — холодно произнес Рейнер, — благоволите объяснить, почему вы отказываетесь быть моей женой. Вы уже связаны словом?
— Нет, милорд, в моем сердце нет никого, кроме вас, — прошептала она, не поднимая глаз. Он вздохнул с облегчением. Но надо было ответить на еще один болезненный вопрос. В конце концов, в ее жилах течет королевская кровь. Может, отказавшись от монашеской жизни, она решила, что достойна более высокородного мужа, чем младший сын английского графа? Так или иначе, свое незаконное происхождение она тяжело переживает и не знает, что ему все известно.
— Тогда, наверное, вы думаете, что я недостаточно хорош для вас, — сказал он, не скрывая того, как мучительно ему говорить это. — Достаточно хорош, чтобы принять на себя гнев церкви и короля Франций, за что любезному шевалье разрешено будет поцеловать ручку миледи… А потом его прогонят…
Она стояла против него, не отворачиваясь от его оскорблений, но от его последних слов она отшатнулась, словно он ее ударил.
— Нет, вы ошибаетесь, сир Рейнер, — печально проговорила она. — Это я недостойна вас.
Его пальцы сами собой сжались в кулаки, а сердце чуть не разорвалось от жалости к Алуетт Это она о своем происхождении. Ему очень не хотелось говорить о нем, по крайней мере пока она не почувствует себя увереннее, но он не желает опять терять ее ради сохранения тайны, которая ни для кого уже не тайна.
Но прежде, чем он успел что-то сказать, она продолжала:
— Я вовсе не собиралась отказывать вам в своей любви, Рейнер. Она ваша. Всегда. Я хочу стать вашей любовницей.
Она опять повернулась к нему и стояла, гордо подняв головку, в ожидании его ответа.
А он смотрел на нее и не верил своим ушам. Потом он рассмеялся.
Алуетт не знала, что и подумать.
— Вам смешно, милорд? Может, вы скажете мне, что вас так насмешило? Я не шучу, сир Рейнер. Он видел, как уязвлена ее гордость.
— Я не хочу любовницу, я хочу жену! — воскликнул он и, быстро, по-кошачьи подбежав к ней, обнял ее и прижал к себе. — А смеюсь я только потому, что все девицы, которых я хотел соблазнить, мечтали как раз о том, от чего вы отказываетесь!
Рейнеру не понадобилось много времени, чтобы понять, что его шутка только ухудшила положение.
— Без сомнения, у вас было много любовниц, — холодно проговорила она, не давая себе размякнуть в его объятиях. — Я уверена, что даже худшая из них была лучше меня. Наверное, мне не надо было столь откровенно предлагать себя.
Алуетт попыталась высвободиться из его рук, а когда ей это не удалось, отвернула от него лицо и изо всех сил старалась не поддаться сводящему с ума аромату фиалкового корня и жаркому пламени его рук.
— Боже милостивый, Алуетт! Да я ни с кем вас не сравню! Но ведь вы не думаете, что я жил монахом до того, как мы встретились? Просто я не понимаю, почему вы хотите быть любовницей, когда я прошу вас стать моей женой. С чего вы взяли, что недостойны быть леди Уинслейд?
Он хотел, чтобы она сама открыла ему свою тайну.
— Я слепая, — торопливо сказала она. — И не смогу вести хозяйство.
— Господи! — воскликнул Рейнер, теряя терпение. — Сколько можно! Ваша слепота не помешала вам стать певицей и музыкантшей, не помешала сбежать в монастырь, хотя там вам уж вовсе нечего было делать, кроме как молиться, петь псалмы и есть! Вы не говорите мне правду, Алуетт! Скажите же! Я хочу узнать ее от вас.
Он взял ее за подбородок, и она подняла голову, так что он мог видеть ее бледное грустное личико.
Голубые глаза блестели, как прекрасные аквамарины, омытые слезами.
— Сир Рейнер, я незаконнорожденная. Граф де Шеневи мне не отец. Вы довольны? Теперь вы знаете, почему я не могу быть вашей женой, — сказала она, и рыдания сотрясли ее тело.
Рейнер привлек ее к себе, погладил по голове, а она все всхлипывала, как ребенок. В первый раз она произнесла вслух то, что постоянно думала о себе: незаконнорожденная, ублюдок. Понемногу Алуетт затихла, и Рейнер решился заговорить.
— С каких это пор, любимая, незаконное рождение мешает законному браку — спросил он, гладя ее черные, как вороново крыло, шелковистые волосы, источающие аромат лилий. Она уже успела надушиться своими любимыми духами, которые у нее отобрали в монастыре вместе с одеждой. — Самый первый из норманнских королей был незаконнорожденным, однако его все любили и, если называли Незаконнорожденным[3], то не в укор ему. Кстати, по всей Европе на незаконных отпрысков королей большой спрос, так почему бы и мне не предложить тебе, мой любимый жаворонок, законный брак?
— Значит, вы знаете, кто мой отец, — прошептала она сквозь слезы. — С каких пор? Кто вам сказал?
3
Имеется в виду Вильгельм I Завоеватель, или Вильгельм Незаконнорожденный (ок. 1027-1087), который в 1066 г. высадился в Англии и, разбив при Гастингсе войско англосаксонского короля Гарольда II, стал английским королем. — Прим, перев.