Она попросила у прокурора разрешение на переписку с мужем и получила отказ. Но это не лишило ее мужества. Главное, Макс был жив!
Следствие продолжалось полтора года. Анне разрешили взять адвоката. Это был еще довольно молодой человек, тонколицый, с мягкими глянцево-черными глазами и вкрадчивыми манерами. Очевидно, профессия защитника выработала у него соответствующее поведение. Фамилия его была Асанума.
— Много не обещаю, — предупредил он Анну. — Что смогу — сделаю.
В эти дни она часто размышляла о своей жизни. Какая все-таки сложная у нее судьба! Всех ее перипетий хватило бы на добрый десяток человек. И все-таки жаловаться было грешно. Она жила по высокой мерке и втайне гордилась тем, что ее муж не какой-нибудь мелкий торгаш, наподобие Валениуса, а человек большой цели. Он сделал ее жизнь осмысленной и целеустремленной. Через Макса она смогла принять участие в непосредственной борьбе против фашистской Германии и хоть в некоторой степени быть полезной своим трудом Родине.
Как ни строг был за ней надзор, все-таки до нее доходили обрывки разговоров тюремной прислуги. Из них она делала вывод: война в СССР затянулась.
Настал день суда. Анну одели в красное кимоно, на голову надвинули соломенный остроконечный колпак, закрывший все лицо, и под усиленным конвоем отвезли на машине в здание суда.
Перед этим Асанума сообщил ей, что всех членов организации судят поодиночке в закрытых заседаниях. А она-то надеялась увидеться с Максом!
— Увидитесь позже, когда будут объявлять окончательный приговор, — обнадежил ее адвокат.
Не без волнения вступила Анна в судейский зал. Похожее на сарай помещение было совершенно пусто. Лишь за судейским столом сидело человек семь судей в черных с сиреневой вышивкой накидках, в высоких черных шапочках-скворешнях, да на передней скамье было несколько каких-то людей, среди них она заметила Асануму, одетого так же, как и судьи.
Переводчик — все тот же профессор, значит, ее будут судить на японском и русском языках.
Началась судебная процедура.
Прокурор нудно и долго зачитывал обвинительный акт. Анна почти не слушала. И только последняя фраза заставила ее напрячь внимание:
«…причастна к шпионской деятельности организации Зорге».
— Признаете вы себя виновной? — задал вопрос судья.
— Не признаю, — твердо ответила Анна. — Я не совершила никакого преступления против Японского государства.
Поднялся адвокат Асанума:
— Я считаю, что у правосудия нет достаточных улик в преступной деятельности Анны Клаузен. Здесь ей предъявили обвинение в том, что она помогала своему мужу Максу Клаузену. Вы судите ее по японским законам, а по этим законам жена должна быть послушной своему мужу.
Начался допрос. Все было давно известно, приходилось с самого начала повторять одно и то же.
Был август 1944 года. В окна зала вливался веселый солнечный свет, еще больше подчеркивая мрачность обстановки, отчужденность от шумной жизни на воле. И Анна грустно подумала: кого касается, что сердце ее колотится от волнения, а по спине бегут струйки пота?
После допроса обвинитель произнес заключительную речь:
— Господа! Уважаемый защитник подсудимой Анны Клаузен Асанума-сан, опираясь на японские законы, пытался оправдать свою подопечную. Но Анна Клаузен не японка. Мы судим ее как большевичку, коммунистку, а по отношению к коммунистам в нашей стране законы очень суровы. Я требую для подсудимой семи лет тюремного заключения и принудительного труда без учета предварительного заключения.
Он сел, поправляя на носу огромные очки в тяжелой роговой оправе. Его аскетически худое лицо дышало непреклонностью, а огромные очки придавали всему облику особую важность.
Переведя обвинительную речь, переводчик от себя добавил, обращаясь непосредственно к Анне:
— Радуйтесь такому легкому наказанию, — вы заслужили быть повешенной.
Речь обвинителя потрясла своей ненавистью не к ней лично, а к коммунистам вообще. Все они тут — судьи, этот фанатик переводчик и даже так называемый защитник Асанума, — все ненавидят коммунистов и с удовольствием выместят на ней свою бессильную злобу.
— Это несправедливо! — все же крикнула она, но крик ее сиротливо замер среди общего молчания. Только переводчик, усмехнувшись, обронил по-русски, специально для нее:
— Гм, она еще и недовольна…
Через несколько дней ее снова привезли в суд для объявления окончательного приговора.