Дорога была проезжей, но ездили по ней мало - видать боялись, что пути ещё не просохли. Однажды мимо промчался княжий гонец на караковом жеребце, пару раз протянулись возы из ближайших сёл, пару раз повстречались охотники, однажды прошли слепцы, ведомые мальчиком-поводырём. Берестечня оказалась уютным, приветливым сельцом, с аккуратными хатками, аистиными гнёздами и бесчисленным множеством яблонь, цветущих так густо, словно бы вновь выпал снег. Юрась без труда нашёл дорогу к оврагам, ножичком накопал глины - Георгий был прав, там нашлась даже голубая, в жизни такой не видел. Щучью желчь ему продали без обмана, а один из рыбарей предложил ещё волчьих клыков. На недоумённый вопрос Юрася, мужик ответил обидным смехом - ученик изографа, а не знаешь, что волчьим зубом шлифуют золото на иконах. Юрась подумал и покупать не стал - во-первых приказу не было, во-вторых неохота выглядеть дураком. С ночёвкой тоже решилось просто - спросив, где в селе живут крещёные, парнишка постучался в первый же дом и получил разрешение привязать коня во дворе, дать ему сена и самому переночевать на сеновале, даром, что по весне там почитай пусто. Хозяйка вынесла ему добрый кус хлеба с мёдом и наотрез отказалась от платы.
Вечерело, но спать ещё не хотелось. Юрась вышел к околице послушать соловьёв - майскими ночами птахи не умолкали. Что-то тревожило его, грызло словно зубная боль... Неужели обида на мастера? Нет, скорей на себя непутёвого. Вишь ты, не его, Журку, лучшим назвали - он и нюни распустил до полу. Год назад коров гонял, по колено в навозе, и думал, что ни к чему в жизни не пригодится. А ныне ходит в учениках у мудрейшего человека, постигает лучшее на свете ремесло - и ещё недоволен. Словесность клятую зубрит, спустя рукава, мол «аз да буки избавят ли от муки». Святого Вонифатия списывал угольком - по задумчивости ему шесть пальцев нарисовал. Молиться надо, что Георгий такого тёпу не выставил пинком за ворота, и трудиться изо всех сил... Размышляя так, Юрась быстро шёл по дороге и не заметил, как выбрался к самому берегу Двины - других таких мощных рек в округе быть не могло. Внизу у воды торчали колья переправы, у другого берега ютился паром - спадёт половодье, и будут люди туда-сюда ездить. Над краем леса уже поднялась луна, величественная и полная, чуть прикрытая облаками, словно невеста-боярышня - лёгким кружевным покрывалом.
Чуть поодаль на берегу рос ракитовый куст - молодой, ровный, с сильными ветками. Юрась улыбнулся - чуть не забыл ведь прутьев нарезать для кисточек, как наставник просил. Он спустился по косогору к кусту, виновато попросил у деревца разрешения - не положено христианину, но бог простит. Достав нож, он начал срезать гладкие, гибкие прутья, тут же чистя их от листвы и мелких веточек. Набралась уже изрядная охапка, липкий ивовый сок перепачкал руки. Юрась глянул на ладони - они были в тёмной крови. Кровь сочилась со срезов, выступала под содранной корой, стекала с оборванных листиков. Чур меня!!! Юрась с криком отбросил от себя ветки и в голос начал читать молитву. Он почувствовал, что от его сбивчивого «Отче наш» что-то меняется в корнях и ветках. Куст зашумел при полном безветрии, но в шелесте не было угрозы, скорее благодарность. И просьба «Возьми». Может, здесь клад зарыт? Юрась слышал сказки о проклятых сокровищах, но проверять на своей шкуре, что будет, если разрыть корни, почему-то не захотел - уж больно нерадостно складывалась судьба у добытчиков ничейного золота. А вот прутья, раз уж срезал, бросать не след... Опасливо озираясь, Юрась подобрал ветки, сполоснул их в текучей воде, вымыл руки и бегом бросился назад к Берестечне.
Спал он на удивление крепко, проснулся с первыми петухами и задерживаться в сельце не стал. Нежданная находка встревожила и смутила Юрася, он хотел посоветоваться с учителем. В сельцо он ехал неспешно, в город возвращался рысью, то и дело колотя безвинного Орлика пятками по бокам. Ни пушистые облака над берёзовыми рощами, ни влюбленные аисты в гнёздах, нежно гладящие друг друга клювами, ни прелестная лань с детёнышем у самой дороги не задерживали тревожного взгляда. Неудивительно, что на улице Нижнего города он толкнул коромысло у некоей рыжей девицы и разлил ей всю воду. Неудивительно, что, вручив обиженной девице повод коня, он смиренно подхватил коромысло и отправился с ней к колодцу - набрать воды и отнести до дому. Удивительно, что глаза на девицу он поднял, лишь подняв ведро и поставив на сруб колодца - чтобы тут же упустить назад в воду.