Его уже ждали. Исхудавший, сутулый Лев сидел на крылечке и жадно прихлёбывал квас. За три месяца он повзрослел лет на пять - Юрась помнил товарища хмурым отроком, ныне же он видел молодого, усталого мужчину.
- Здравствуй, брат!
- Здравствуй! - ответил Юрась и замолчал. Лев тоже не спешил начинать разговор, внимательно разглядывая товарища. Тишину прервал звонкий голосок Ружи:
- Журка, зови гостя в дом! Что за дело друга на пороге держать?!
Лев покачал головой:
- И здесь ладно. Красивая она у тебя... Женился уже?
- Осенью свадьбу сыграем, - ответил Юрась, - как наставник?
- Здоров, - Лев замолчал снова, потом решился, - беда у нас, Юрась! Василий ушёл из артели.
- С чего бы это? - удивился Юрась, - он же вроде любимым учеником у Георгия был.
- Возгордился. Георгий очень тебя ценил, нам в пример ставил. А Василий почуял, что у наставника больше помощи нет, - Лев потупился, - из меня изограф пока не вышел, а из Коша никогда и не выйдет. Хорохориться начал, гонор показывать. Они поспорили - кому Христа писать на куполе, Георгий сам работать хотел, Василий упёрся. Учитель ему уступил, а этот упрямец про-пор-ци-и у фигуры не рассчитал. Христос, прости господи, раздутым словно пивной котёл получился, если снизу глядеть. Пришлось купол заново штукатурить. Георгий браниться стал зло, а у Василия гордость взыграла. Снял передник, бросил кисти в огонь и ушёл, поминай как звали...
Лев прищурился на товарища, ожидая сочувствия. Но Юрась молчал - он поступил немногим лучше. Лев потупился:
- Это... Юраська... Не сдюжим мы без тебя. Два с половиной месяца осталось. Нас трое, в полную силу работает только Георгий. Выручай! Дела не жаль - хоть учителя пожалей.
- Я думал, он знать обо мне не желает больше...
- Ты думал... думать надо было, когда изографию променял на девицу. У Георгия доброе сердце, попроси ты его по хорошему - отпустил бы и на пропитание выделил. А тебе ж не по-людски надо, встал в позу, что базилевс греческий, и давай вещать. Заумь это всё, брат, премудрость книжная. Многие знания...
- Многие печали. А у нас в Востраве говорили - меньше знаешь, крепче спишь. Погоди, я с невестой погутарю.
Притихшая Ружа смирно сидела у оконца, теребя платочек. Юрась подошёл, обнял её, поцеловал в мягкие волосы.
- Уйти мне надобно, ладушка... До осени, в мастерскую к учителю. В церкви роспись закончить надлежит к сроку, иначе князь Рогволод со всех головы поснимает. Сдюжишь тут без меня?
- К осени танцевать начну! Ты ж меня балуешь, что боярышню, шагу ступить не даёшь, - бодро ответила Ружа.
Юрась ожидал слёз и упрёков. Ружа моргала враз повлажневшими глазами и старательно улыбалась. Он обнял любушку, прижал к себе крепче, ощутил, как дрожат её плечи.
- Не знаю, как часто выйдет навещать... труд похоже предстоит хуже рабского. Если что случится - стучись в мастерскую, зови меня, или прямо в церковь иди. Ни о чём не тревожься, лада моя - всё будет хорошо, - твердил Юрась и чувствовал, какими пустыми кажутся его слова.
Ружа решительно вырвалась из его объятий:
- Долгие проводы, что долгие похороны. Не на рать идёшь, не за море уезжаешь... Я тебе обеды буду носить в церковь. Можно?
- Можно, - неловко улыбнулся Юрась.
Ружа быстро расцеловала в обе щеки:
- Журка-дурка! Ты без красок с тоски помрёшь. Собирайся давай, да беги!
- Ты у меня - лучшая! Другая б жена за рубаху держала, из дому не выпускала.
- Другая б за тебя не пошла, птица ты перелётная! - Ружа встала и похромала к печи, - может тебе творожничков спечь али блинов гречишных?
- Не на рать иду, не за море уезжаю! - рассмеялся Юрась, - оставь.