- Признавайся, кто и зачем подослал тебя, смерд!
- Никто. Убивай, - совершенно спокойно сказал Юрась, - божий суд, богу виднее.
- Погоди убивать, - приказал князь Рогволод. Он медленно вошёл в круг и подобрал выбитый меч, - а пойдёшь ли со мною на божий суд, сын мой единокровный? Докажешь ли железом против железа, что чист от крови брата твоего Изяслава?
Мирослав остановился как вкопанный. Синяя молния взгляда скрестилась с серо-стальной, отец и сын смотрели друг другу в глаза. Было тихо. Наконец молодой княжич с силой вонзил меч между брёвнами мостовой:
- Не пойду. Если я тебя порешу, князь Рогволод Всеславич, до конца дней буду слыть отцеубийцей. Если ты меня порешишь - все скажут: Каином надо было крестить твоего сына, князь, виноват он.
Рогволод молча щёлкнул пальцами в воздухе. Кто-то из гридней, кажется Хельги, вложил ему в руки пучок ракитовых прутьев.
- Возьми их, сын.
Криво улыбнувшись, княжич схватил пучок ободранных веток. Капля крови сорвалась со слома, вторая, третья. Бурая струйка потекла между пальцев Мирослава, тот побледнел и отбросил от себя кровоточащие прутья.
Князь Рогволод хлестнул по нему взглядом и приказал дружинникам:
- В поруб!
Мирослав не сопротивлялся, только расправил плечи:
- Сам пойду.
Когда княжича вывели, Рогволод тяжело посмотрел на Юрася:
- Твоя правда вышла, изограф. Чего ты хочешь?
- Заплати Георгию, что положено за работу, и отпусти артель с миром из Полоцка.
- Это всё?
- Да, - подтвердил Юрась и сомлел, чудом не разбив себе голову о бревно мостовой.
Он очнулся уже в мастерской. Георгий и Кош были рядом.
- Как ты себя чувствуешь? - быстро спросил Георгий.
- Жить буду, - слабо улыбнулся Юрась.
- Встать можешь?
Юрась попробовал. Голова немного кружилась, но стоять и даже ходить он мог.
- Тогда держи, - Георгий протянул ему небольшой, тяжёлый мешочек, - забирай свою Ружу и уезжайте из города тотчас. На рассвете ворота откроют - чтобы духу вашего не было в Полоцке.
- А как же ты, учитель?
- Я себя не обидел, - хитро улыбнулся Георгий, - и не меня будет разыскивать князь, чтобы, привязав камень на шею, утопить в проруби или сгноить в порубе. Он тебя не забудет, помяни моё слово. А я подожду неспешно, пока здоровье окрепнет, и по весне уже спокойно отправлюсь в Витебск с артелью. Мальчиков новых возьму - ты мастер и Лев мастер, вас теперь и за кисточками по лесам не погонишь. Так что езжай спокойно. Можешь ждать меня в Витебске, но куда как лучше было бы ехать в Киев. Там есть чему поучиться и куда пристроить талант. Лошади на конюшне. Лев проводит тебя до ворот.
Юрась поклонился учителю до земли:
- Ты был мне больше, чем отец.
- Я гордился бы таким сыном. До встречи, Юрий, и благослови тебя бог!
Юрась обнялся с Георгием, с Кошем, на пороге поклонился ещё раз в пояс - крову, под которым жил. Всё. Прощай, мастерская, прощай белый город, прощай Двина, прощай старая жизнь. Змеи сбрасывают кожу, люди меняют жилища. А под лежачий камень и вода не течёт, как любили говаривать в родной Востраве.
Малорослый, но крепкий гнедой жеребец и серая в яблоках кобылка были поистине княжеским даром. Усталый Лев проводил Юрася до дома Ружи - мало ли кто на дороге встретится, на скакунов позарится. Окна были темны, но стоило постучаться, как дверь халупы отворилась тотчас. По счастью и Ружа и Мацько были дома. Услышав сбивчивую историю, как оказался братоубийцей проклятый княжич, Ружа без лишних вопросов, а споро начала собирать самые нужные вещи. Почесав в седом затылке, Мацько неожиданно предложил ехать с ними. Вместе спокойнее, проще, да и в Полоцке ему больше оставаться незачем - курвина сына, Мирослава-убийцу старый князь и на плаху может послать и в порубе сгноить, значит, нет нужды самому марать об него руки. Куда ехать? В Киев, в стольный град, шумный и склочный, величественный и нищий - там никто с голоду не пропадёт. Собрав вещи, Ружа вывела из конюшни Голубку, раскрыла дверь хлева и выпустила козу, горько посетовав, что нельзя взять животинку с собой. Двери дома тоже остались открытыми - мало ли кому пригодятся остатки добра. Когда сонная осенняя ночь сменилась серыми сумерками, они втроём подъехали к воротам города. Ворчливые стражники, бранясь в усы, отодвинули тяжёлые створки ворот. Юрась выехал первым, за ним сияющая, словно дитя, Ружа, и наконец старый Мацько. Дорога тянулась вдаль, журавли улетели на юг. Юрась улыбнулся своим мыслям - дорого бы он дал, чтобы услышать сейчас родное «Курлы» - но, увы. Птицы всегда возвращаются, но, чтобы однажды вернуться, они должны покинуть родные края. Зима-весна-лето-осень...